Вот теперь Исао почувствовал ненависть. Она, как чужая тень, впервые посетила его чистый мир. Разящий кинжал, быстрый конь, находчивость — всё это из других миров, оттуда, где он не мог их объединить, не мог ими управлять. Он постигал реалии внешнего мира из идеального шара, внутри которого жил!

Председатель, провожая взглядом удалявшуюся из зала фигуру свидетельницы, снял очки, прямые лучи летнего солнца подчеркивали бледную, малокровную кожу.

«Что-то решает. Что-то решает?» — глядя на его лицо, с легкой дрожью думал Хонда.

Он не был уверен, что председатель покорен очевидной красотой фигуры Макико. Хисамицу, сидевший за высокой судейской кафедрой, выглядел скорее одиноким стражем, наблюдающим мир с башни своего возраста, с вышки законной справедливости. Благодаря дальнозоркости он мог видеть все как на ладони. Наверняка он пытается прочитать по спине спокойно удаляющейся теперь Макико больше, чем узнал из ее дневника, безупречного поведения и абсолютно точных ответов во время свидетельских показаний. По спине, подчеркнутой летним оби, удаляющейся туда, в дикую пустыню, где нет ни цветов, ни зелени, — пустыню чувств. И он сейчас явно что-то понял. Даже если он не обладал талантом видеть насквозь, он, по меньшей мере, хорошо знал человеческую натуру.

Председатель обратился к Исао:

— Все ли верно в том, о чем говорила сейчас свидетель Кито?

Хонда сильно прижал указательным пальцем красный карандаш, который катал по столу, и весь обратился в слух.

Исао встал. Хонду обеспокоили крепко сжатые кулаки и заметная легкая дрожь. На белой груди, видной в вырезе куртки, посверкивали капельки пота.

— Да, все правильно, — ответил Исао.

…

Председатель. Вечером 29 ноября ты посетил Макико Кито и сообщил, что изменил свое решение?

Исао. Да.

П р е д с е д а т е л ь. И состоявшийся между вами разговор был именно таким?

И с а о. Да… Только…

П р е д с е д а т е л ь. Что только?

И с а о. Я чувствовал другое.

П р е д с е д а т е л ь. Что значит другое?

И с а о. Я чувствовал… Я был очень благодарен за все и Макико, и генералу Кито, поэтому хотел накануне решающих событий хотя бы коротко проститься, а после событий… ведь я раньше в общем говорил о своих целях, и подумал, мало ли что случится, нельзя, чтобы она оказалась втянута… чтобы убедить ее, я притворился, что колеблюсь, обманул ее, разочаровал, так… я пытался разорвать свою, ее… привязанность. Все, что я говорил тогда, было неправдой. Я обманул ее.

П р е д с е д а т е л ь. Вот как? Ты хочешь сказать, что тогда твои намерения ничуть не изменились?

И с а о. Да.

П р е д с е д а т е л ь. Может, ты говоришь так, чтобы скрыть от товарищей свою слабость, свои колебания, о чем и свидетельствовала Макико Кито?

И с а о. Нет. Это не так.

П р е д с е д а т е л ь. На мой взгляд, свидетельница Кито не из тех женщин, которых так просто обмануть. Тебе не показалось тогда, что она только делала вид, что успокоилась?

Исао. Нет. Ведь я тоже говорил всерьез.

…

Хонда, слушая эти вопросы и ответы, мысленно аплодировал тому, как Исао неожиданно легко выходил из трудного положения. Наконец, когда его загнали в угол, Исао проявил сообразительность взрослого. Сейчас он сам нашел единственный способ спасти и Макико, и себя. Во всяком случае, в этот момент Исао не был молодым, глупым животным, прущим напролом сквозь чащу.

Хонда принялся вычислять. Для обвинения в «подготовке» недостаточно простого выявления преступных намерений, необходимо указать действия, которые, по меньшей мере, доказывают то, что подготовка осуществлялась. С этой точки зрения, показания Макико исключительно по поводу намерений, а никак не действий, суд не мог использовать ни «за», ни «против». Однако если принимать во внимание убеждения судей, тогда другое дело. Ведь в статье 201-й уголовного кодекса, определяющей обвинение в подготовке убийства, было написано о возможности освобождения от наказания в зависимости от обстоятельств дела.

Убеждения судьи, который должен был учитывать эти обстоятельства, во многом зависели от характера стража закона. Хонда не был уверен, что понял характер председателя Хисамицу, хотя ознакомился с некоторыми его прежними постановлениями. В этом смысле как адвокат он поступил мудро, представив судьям в качестве данных, необходимых для формирования убеждения, противоречащие друг другу факты.

Если верно то, что судья — человек эмоциональный, то при определении обстоятельств дела он, опираясь на показания Макико, будет колебаться по поводу преступных намерений. Если же судья — адепт идеи, человек с убеждениями, его должны тронуть чистые, возвышенные помыслы Исао. К чему бы судья ни склонялся, важно подготовить ему для этого материал.

«Можешь говорить все, что угодно. Настаивать. Обнажать душу. Но ограничь все, что связано с кровопролитием, душевным порывом, намерением. Это единственный способ спасти тебя», — снова мысленно взывал Хонда.

…

П р е д с е д а т е л ь. Так в чем обвинять: в действиях или намерениях… В письменных показаниях тоже много всего… в чем ты полагаешь связь между намерением и поступком?

И с а о…Что?

П р е д с е д а т е л ь. Ну, конкретно, почему недостаточно просто цели. Просто быть преданным родине, патриотом. Почему обязательно надо было замышлять действия, действия противоправные? Я имел в виду это.

И с а о. Я хотел воплотить философский принцип школы Ван Янмина — «Знание без действия не есть знание». Если я знаю об упадке нынешней Японии, о темных тучах, скрывающих ее будущее, о нищенской жизни крестьян и страданиях бедняков, знаю, что все это следствие прогнившей политики и антинародной сущности финансовых олигархов, повернувших на пользу себе политику и преградивших дорогу свету милосердия нашего великого императора, то мне ясно, что «зная, я должен действовать».

П р е д с е д а т е л ь. Не так абстрактно, ничего, если это займет время, но расскажи о том, как ты пришел к этому — что чувствовал, чем возмущался, как принял решение.

И с а о. Хорошо. Я подростком серьезно занимался кэндо, но как-то подумал, что во времена реставрации Мэйдзи молодежь с мечом участвовала в настоящих сражениях, боролась с несправедливостью, свершала великие дела, и почувствовал, что меня не удовлетворяют тренировки, упражнения на бамбуковых мечах в фехтовальном зале. Однако тогда я особенно не задумывался о том, что я, собственно, должен делать.

В школе нас учили, что в 5-м году Сёвы[77]в Лондоне состоялась конференция по ограничению вооружений, нам навязали унизительные условия, и безопасность Великой японской империи оказалась под угрозой; когда обнаружилось, что обороноспособность страны в критическом положении, тогда и произошел этот инцидент — Сагоя стрелял в премьера Хамагути.[78]Я решил, что темная туча, накрывшая Японию, это не метафора, начал спрашивать у учителей и старших, что делается в стране, сам читать разные книги.