А как он предупредил нас о многих опасностях! Он, свободолюб, предупредил нас об ужасах бунта бессмысленного и беспощадного. Ему какой-то заяц, говорят, перебежал дорогу, он повернул, а иначе был бы на Сенатской площади с декабристами. Нет, его другое остановило! Его остановило то, что у некоторых декабристов была идея цареубийства. Это ему было чуждо. У Пушкина есть отвращение и понимание, что кровь никогда не останавливается. Она продолжается-продолжается-продолжается, тянется капля за каплей. Это то, что он впитал так же, как Шекспир, и он чувствовал это.

И посмотрите, как он предугадал, что расизм будет большой проблемой Америки! А ведь был невыездным человеком. А мы сейчас перестали чувствовать другие страны. Вот понимаете, какая штука – существует очень вредный глобализм. Глобализм монополий. Это очень опасная вещь: имперские тенденции через экономику начинают действовать. Но исчезло ощущение глобального духа! А проблемы сейчас везде одинаковые. И человечеству – сейчас как никогда – нужно осознать это и вернуться к самому лучшему, что из всех идеалов существует, – к братству! Мне кажется, что другого выхода у человечества, чтоб спастись, просто нет. Иначе беда будет всем.

Волков: Будем надеяться. Но я на этот счет более пессимистичен, наверное, чем вы.

Евтушенко: Все равно – без идеализма человека нет.

Волков: Это та заповедь, которую вы в своем творчестве неукоснительно продвигаете.

Евтушенко: Апочему? Вот сколько и американцам казалось, и нам казалось, что никогда не смогут ни капитализм, ни социализм договориться. Но тот же самый Никита Сергеевич, который говорил «мы вас похороним», – он же договорился с Кеннеди! В решающий момент два человека совершенно разных миров вдруг поняли, что вот этот прекрасный и хрупкий шарик зависит от их решения. Они же все-таки показали, что можно договариваться. А в чем заключается идея конвергенции Сахарова, который, к сожалению, употребил слово, малопонятное большинству человечества? А так просто очень всё! Нужно из всех политических систем использовать только хорошее. А систем политических, на совести которых нет никаких преступлений, ошибок, глупостей, – таких не существует просто. Нужно только всё взвесить. Всё, как говорится, идет в постройку – только не то, что прогнило, и не то, от чего эта постройка рухнет. Скандинавские варианты – когда соединяются и идеи социализма, и такого негрубого, не имперского капитализма, который не перерастает в империализм, – приносят хорошие результаты. За исключением того, что людям вдруг становится скучно.

Волков: Вот об этом я и хотел сказать. В Скандинавии самое высокое число самоубийств, и алкоголизм, и депрессии…

Евтушенко: Но это уже другие проблемы.

Волков: Наверное, но это проблемы, которые вытекают из того, о чем вы говорите. Видите, как всё взаимосвязано?

Евтушенко: Значит, надо и это учитывать, надо и об этом думать. Одна проблема исчезает, появляется другая… И все равно нужно продолжать.

Волков: Получается бесконечный виток, при котором змея постоянно кусает себя за собственный хвост.

Евтушенко: Ну что ж, может быть, поэтому и не такая уж сказка о существовании Дьявола и Бога. Ведь поле битвы каждого человека – это его собственная душа.

Волков: Опыт XX века не настраивает на особо оптимистичный лад.

Евтушенко: А вот я считаю, что все-таки сейчас, на этом этапе развития человечества, очень перспективно – задуматься всерьез над идеей Сахарова. А мы об этом не задумываемся.

Волков: Потому что это непрактично. Это манифесты Дон Кихота, каковым и являлся, вероятно, Андрей Дмитриевич Сахаров. Дон Кихот прекрасен как литературный образ, а как политическая программа…

Евтушенко: Без политики невозможно, конечно, обойтись на данном этапе человечества. Но я считаю, если человечество будет нормально развиваться, то существование партий вовсе не необходимо. Это и стоит дорого, и много энергии уходит на борьбу между партиями. А должно существовать соревнование идеалов. Идеалов, а не идеологий!

Волков: Люди не хотят соревноваться в области идеалов, потому что идеалов у них нет. У них есть в большинстве своем практические цели, которые сводятся к тому, чтобы сию же секунду урвать побольше за счет кого-то другого. И сделать это с помощью силы. Посмотрите, кто выигрывает в любой политической схватке, какая идеология, какая партия? Та, которая под свои знамена может привести наибольшее количество молодых людей с «калашниковыми», готовых умереть за те конкретные лозунги, которые эта идеология – как бы она себя ни называла – выдвигает. А кто обладает необходимыми качествами для того, чтобы взять в руки автомат и стрелять? Лучшая часть человечества? Нет, она сидит по сторонам и наблюдает, как сравнительно небольшие кучки людей, готовых умереть за цели отнюдь не всегда прогрессивные, решают все эти проблемы с помощью насилия.

Евтушенко: Вы правы, вы нащупали очень большую опасность. А все-таки я верю в человеческий разум. Конечно, если оглядываться назад, то и Христа распяли. Но все же происходят какие-то изменения, когда зло вынуждено маскироваться под добро. Во всяком случае, оно чувствует, что нужно больше притворяться.

Волков: Евгений Саныч, я даже с этим не соглашусь. Взгляните на Интернет: нигде больше нет такого сгустка злобы, ненависти, глупости, невежества – какое-то такое дьявольское варево, которое разливается ежедневно по всему миру! Ведь сам по себе Интернет – замечательный технологический прорыв. И что же? Он разбудил лучшее в психике человека? По-моему, он поднял со дна души всё самое худшее. Вы же в нормальной беседе, лицом к лицу не услышите того, что выплескивается в Интернете, который дал эту возможность – исходить злобой, оставаясь анонимным.

Евтушенко: Вы абсолютно правы! Но есть в этом – сейчас объясню – и что-то положительное. Потому что есть люди – вот как вы, например, – которые это замечают. Вы замечаете, и вас это ужасает. И они должны об этом говорить и ужаснуть других! Может быть, это путь человека – самому на себя посмотреть в зеркало и испугаться чего-то в самом себе.

Волков: Вы говорите, Евгений Саныч, как поэт.

Евтушенко: Почему поэт? Просто как человек. И пусть меня хоть распнут, все равно литература в какой-то степени – это учительство и педагогика. В какой-то степени. Понимаете, мне очень дороги идеалы шестидесятников. И хочется, чтобы… Существует то, что не называется завещанием Сахарова, но оно все-таки есть, ненаписанное. Хотелось бы все-таки, чтобы мы поближе были к его осуществлению. А для этого все-таки нужно… повышение культуры народа. И культуры поведения.

Волков: Проблема в том, Евгений Саныч, что эта культура – и в более широком смысле, и в более частном ее аспекте – не повышается, а наоборот, понижается. И, боюсь, здесь ничего не сделать. Никакие государственные меры, никакие составления списков ста книг, которые каждый должен прочесть, не помогут. Поле культуры сжимается как шагреневая кожа на наших глазах. И я думаю, что это необратимый процесс. Причем он имеет еще и демографический аспект. Все европейские народы уменьшаются, вы это знаете не хуже меня. Это происходит у всех без исключения европейских народов, даже с самыми благополучными жизненными стандартами. Алкоголизм, самоубийства, несчастные случаи тоже уменьшают население. Но главное – сокращение рождаемости. Неумолимое и неуклонное. И перспектива исчезновения традиционных европейских народов – итальянцев, шведов, финнов, эстонцев, французов – чрезвычайно реальна и близка. Это ведь вопрос каких-нибудь максимум ста лет. С исторической точки зрения это вообще один миг. И соответственно, встает огромная проблема сохранения культурного наследия этих народов. Кто примет на себя функцию сохранения этой культуры?