— Во-первых и во-вторых, — начал я, — вы обязаны помнить про коллективность партруководства и роль личности в истории. Сила партии — в связи с народом, ибо историю творит не Иванов, Петров или Сидоров, но, прежде всего, народ. Масса. Следовательно, генеральный секретарь — только флаг, символ генеральной линии партии. Если угодно, ее товарный знак. Но будете ли вы менять товарный знак фирмы, когда ее дела на подъеме? Тысячу раз нет.

По привычке меня ненароком занесло в коммерцию, но дуболомы этого не заметили. Они хлопали ушами, впитывая политграмоту.

— В-третьих, — продолжил я, — в нашем уставе смерть нигде не названа среди причин, мешающих генсеку исполнять свои обязанности. Болезнь — да, аморалка — да, ревизионизм — трижды да, но про смерть ничего не сказано. И наконец...

По лицам бодигардов я понял, что они почти прониклись моей логикой. Требовалось забить последний гвоздь.

— И, наконец, — произнес я. — Вспомните: кто до сих пор остается вождем всего мирового пролетариата? Вот именно! А ведь живым он перестал быть много десятилетий назад. Но мировой пролетариат, в отличие от вас, не задает идиотских вопросов... Чем же вам не угодили имя и тело Товарища Зубатова? Вы все еще против?

— Нет-нет, мы за! Мы поняли! — с чувством ответил Иванов.

Остальная троица поддержала его дружным мычанием. Вот что такое несокрушимая логика, порадовался я. И почему я сам не пошел в генсеки? Скромность заела.

— Если поняли, то проваливайте, — велел я. — И помните, что я вам сказал. Ни звука.

Четверка гуськом направилась к выходу.

— Погодите! — внезапно спохватился я. За разговором с дуболомами я забыл кое-что важное. — А ну-ка вытаскивайте его назад! На минуту.

Бодигарды вернулись с полпути и безропотно исполнили приказ. Товарищ Зубатов в морозильной камере уже покрылся инеем, но еще не успел толком слежаться. Извлечь его пока не составляло труда.

— Теперь можете положить на место, — распорядился я, складируя на столе добытые трофеи: три банки пива «Монарх». Как здорово, что я вспомнил о них. Холодильник здесь мощный. Через час-другой пробиться к пиву удалось бы только ломом...

Когда телохранители все-таки свалили из моего кабинета, я накрепко запер шкаф с холодильником внутри. Потом вскрыл одну банку «Монарха», перелил пиво в объемистую кружку с партийной символикой и стал неторопливо ждать отстоя пены.

Я заслужил эту кружку. Канифолить мозги идейным лохам все-таки ужасно утомительно. Пока гонишь туфту про нетленного вождя и коллективное руководство, больше всего боишься потерять непроницаемость морды и выпустить на волю истинное ее выражение. А это делать не надо. Пусть себе охранники не знают, что товарищу Сыроежкину уже начхать на вождя, партию и выборы: главное чтобы дуболомы заткнулись до понедельника.

Проиграет наш жмурик послезавтра или даже победит — уже не имеет значения: дольше трех дней кандидата в президенты в холодильнике не удержать. Скоро народ что-то прочухает, заведет гнилой базар. А это значит, что в понедельник я должен буду слинять из страны.

Я отпил ледяного пива. Слинять, факт. Готовясь к выборам, я немного увлекся и набрал под Зубатика избыток краткосрочных кредитов. Будь генсек жив, мы погасили бы часть процентов по вкладам думскими законопроектами, но под покойника мне не дадут люфта. Вкладчики нынче нервные, в непонятках сидеть не любят. Пригласят на арбитраж, вложат в тебя пару свинцовых инвестиций из «ТТ» — и будь здоров. Такой вариант меня не устраивал.

Я сделал еще глоток-другой. Смерть Зубатика поломала мои расчеты, факт. Но деловой человек никогда не станет рвать на себе волосы и долго сыпать проклятиями. Сопли и вопли нерентабельны. Надо брать пример с кошек. Даже падая с десятого этажа, умное животное не мяукает бестолково, а группируется в воздухе и тормозит хвостом, чтобы слететь помедленней и мягко упасть на все четыре лапки.

Я тоже знал, куда мне лететь и где падать. План отступления у меня готов был заблаговременно. В тайнике уже лежали авиабилет с открытой датой вылета и паспорт с открытой визой. Я предполагал, что инвесторы станут искать меня в оффшорной зоне на Кипре: я нарочно засветился там с Зубатиком и даже прикупил кое-какую мелочь. Пусть ищут.

Но я-то буду не на Кипре. Я приземлюсь в желтой жаркой Африке, в южной ее части. В портовом городе Кейптауне у господина Ван дер Сыроежкина есть не только яхта «Жаннетта», но и недвижимость на три миллиона рандов. И еще пять процентов акций процветающей алмазной компании «Ди Берс». Этого хватит, чтобы ни в чем не нуждаться.

В принципе, сказал себя я, можно смыться из страны хоть сегодня. Однако это было бы финансовой глупостью. Дела плохи не настолько, чтобы сбежать, бросая лакомые кусочки. Новоявленному бизнесмену из ЮАР совсем не помешает вкусная добавка. Раз генеральный секретарь официально жив, жива и генеральная доверенность, выданная мне как его первому заму. Перед отъездом я смогу обнулить наши партийные счета и кое-что забрать из банковских сейфов.

Я допил свое пиво и посмотрел на стенной календарь с красной датой. Как ни печально, в субботу и воскресенье коммерческие банки закрыты. Поэтому раньше, чем в понедельник утром, к сейфам и счетам никак не подобраться.

Решено: еще два дня поиграем в выборы. Игра стоит свеч.

Не размыкая глаз, я протянул руку к тумбочке — и нащупал пустоту. Тумбочки возле кровати не было. Рука моя метнулась вниз, к телефону — но не было и телефона! Тьфу ты, зараза! Куда они все подевались?

Я приоткрыл один глаз и уперся взглядом во что-то огромное, цветастое и мохнатое вместо стены. А это еще что за чудище? Откуда? Ткнув видение вялым со сна кулаком, я выбил из чудища только столб пыли. Бог ты мой, ковер! Откуда у меня взялся ковер? Вчера у меня его точно не было. Может, он пророс сквозь стену, от соседей? Но домашние ковры не растут так быстро. И как он сумел запылиться, за одну-то ночь?..

Что-то здесь было неладно.

Я снова зажмурился, а затем резко открыл оба глаза и направил взгляд к потолку — к моей лучшей подруге лампочке. Но и лампочки вверху тоже не было! Исчезла! На ее месте нагло раскачивалась гроздь желтых плафончиков, похожих на стреляные гильзы снарядов для Т-80.

Это сон, успокоил я себя и поскорее закрыл глаза ладонью. Нормальный ночной ужас городского чморика. Надо быстро вздремнуть — и быстро пробудиться. На фронте эта уловка здорово помогала, когда за мною гонялись два прилипчивых страха: я в плену у духов, а у меня почему-то удостоверение контрактника, или я горю в бэтээре, а верхний люк намертво заклинило.

Мой способ борьбы с кошмарами меня обычно не подводил. Однако теперь вышла осечка. Не успел я снова вынырнуть из забытья и повернуться на другой бок, как щека моя больно уперлась в колючий ворс. Опять ковер! Опять!

Я кое-как продрал глаза и сел на скрипучей кровати, которая оказалась скрипучим диваном. Кошмар не исчез. За ночь всю мою обстановку повымело из комнаты, зато на свободное место набежала чертова пропасть чужих вещей. Кроме дивана и ковра, здесь объявились еще стол, два мягких полукресла, книжный шкаф, телевизор и в углу какой-то допотопный пуфик на гнутых ножках. Вся пришлая мебель упорно делала вид, будто стояла здесь всю жизнь, и это я, наоборот, здесь гость, захватчик, случайный поселенец...