Сенатор Носович хотел его использовать против меня и спросил генерала Михельсона:

– Не знаете ли, кто такой барон Теттау?

– Да, знаю, он офицер Генштаба и русофил, отчего и уволен в отставку.

При этом неожиданном ответе нужно было видеть выражение лица прокурора: он сделал смешное движение рукой, но это ни к чему не привело – он должен был рассмеяться. Как не юрист, я не могу рассудить, насколько г-н председатель оказался на высоте своего положения с формальной стороны. Но как простой смертный я сомневаюсь, закономерно ли было обрывать на каждом шагу защиту и показания свидетелей, говоривших в мою пользу, не допускать оглашения документов, имеющихся в следственном материале, и вместе с тем не останавливать обвинителя в некорректных выражениях и вообще в его вызывающей манере, что отмечалось даже в газетных отчетах из зала суда.

По кассационной жалобе Правительствующему сенату можно убедиться, какая масса вопиющих, прямых нарушений законов правосудия допущена и совершена председателем.

В роли добровольного свидетеля появился на суде инженерный генерал Величко, находя это судилище местом, в котором ему удобно сводить счеты со своим бывшим начальником.

По окончании показания этого свидетеля г. председатель предложил ему вопрос:

– Скажите ваше личное мнение: были ли мы подготовлены к войне?

Такой вопрос озадачил даже свидетеля, и он переспросил:

– Мое личное мнение?

– Да, – ответил Таганцев.

Тогда Величко стал излагать личное свое мнение, превратившись из свидетеля в эксперта.

Затем как бывший долгое время прокурором сенатор Таганцев, должно быть, по привычке, забыв, что он исполняет обязанность председателя, в своей напутственной речи присяжным в течение трех часов уговаривал их, склонял, а вернее «соблазнял» к обвинению. Каждого же из свидетелей он предупреждал, что просит говорить «правду, одну только сущую правду», а сам, в своей обвинительной речи, усердно повторял уклонение от истины прокурора Носовича и лжесвидетелей. Если к этому добавить, что на три дня присяжные были отпущены домой, что у них на руках был обвинительный акт, то картина незакономерности этого судилища будет полная.

Пунктом первым я признан виновным «в том, что, состоя с 11 марта 1909 года до 13 июня 1915 года в должности военного министра и будучи в качестве главного начальника всех отраслей военно-сухопутного управления, входящих в круг ведения Военного министерства, обязан наблюдать за благоустройством войск и военных управлений, учреждений и заведений и направлять действия всех частей министерства к цели их учреждения, в прямое нарушение таковой своей обязанности, оставил без наблюдения и личного своего руководства деятельность Главного артиллерийского управления по принятию сим последним надлежащих мер для снабжения войск и крепостей оружием, артиллерией и огнестрельными припасами и вообще для полного обеспечения государства предметами вооружения».

По пункту десятому я оказался виновен «в том, что, состоя с 11 марта 1909 года по 13 июля 1915 года»… и т. д., согласно пункту первому, «в прямое нарушение таковой своей обязанности, вслед за возникновением войны России с Германией, а затем и с другими державами, не принял необходимых мер для увеличения крайне низкой производительности частной промышленности для снабжения нашей армии предметами артиллерийского довольствия, каковые проявления его, Сухомлинова, бездействия власти представляются особенно важными, как повлекшие за собой понижение боевой мощи нашей армии».

Такое заключение может именно только «представляться», так как приписывать мне «понижение боевой мощи нашей армии», которую я получил, для восстановления ее боеспособности, совершенно немощной, – является чистейшим нонсенсом, так как нельзя растратить то, чего не имелось.

А что действительно «особенно важно» в этих двух пунктах, это неправильное понимание закона о степени и пределах власти военного министра, его прав и обязанностей, в чем нетрудно убедиться, вникнув в следующие статьи Свода Основных Законов, кн. V, разд. II, гл. I:

Ст. 154: «Существо власти, вверяемой министрам, принадлежит единственно к порядку исполнительному».

Ст. 166: «Власть министров состоит в том, что они могут понуждать подчиненные им места и лица к исполнению законов и учреждений». В Своде военных постановлений, в ст. 2-й: «Военное министерство, в общем составе государственного управления, есть высший орган, чрез который объявляется и приводится в исполнение высочайшая воля по предметам до военно-сухопутных сил относящимся».

Статья 1-я того же Свода гласит, что «верховное начальство над всеми сухопутными вооруженными силами Российского государства принадлежит государю императору – державному вождю российской армии. Государь император определяет устройство армии, от него исходят указы и повеления относительно дислокации войск, приведения их на военное положение, обучения их, прохождения службы чинами армии и всего вообще, относящегося до устройства вооруженных сил и обороны Российского государства».

Из этого кажется ясно, что военный министр как глава ведомства есть ближайший исполнитель воли верховного вождя армии, непосредственно ему подчиненный, и статьей 10-й установлено, что военный министр «наблюдает за благоустройством войск и военных управлений, учреждений и заведений и направляет действия всех частей министерства к цели их учреждений».

К статье 2-й имеется даже примечание, предусматривающее, как надлежит поступать тем начальствующим лицам, которые будут получать лично от государя повеление, «к исполнению до военной части относящееся», помимо военного министра.

И решительно нигде в законе нет указаний по поводу того, чтобы военный министр обязан был «руководить» лично не только Главным артиллерийским управлением, как сказано в пункте первом приговора, но и ни одним из остальных. В законе и не может быть такого положения, противоречащего естественным силам человека.

Неудивительно, что экс-корнет Родзянко на суде мог возглашать о моей всесильной власти, но чтобы гг. сенаторы-законоведы законов не признавали или не разбирались в них – есть от чего прийти в негодование.

Мыслимо ли признать по здравому смыслу нормальным, что министр может руководить лично и распоряжаться во всех главных управлениях ведомства? Тогда почему же не ставить в вину командиру корпуса, что он лично не руководит всеми полками, ему подчиненными?

В законе такого абсурда и нет. Военный министр «наблюдает» и «направляет», поэтому никому в голову не приходило создавать такое сверхъестественное положение, чтобы он обязан был «лично руководить» в числе прочих и таким сложным техническим управлением, как артиллерийское. В порядке же наблюдения, в отношении вопросов снабжения войск вообще и проведения кредитов, я поручил это моему помощнику как человеку, стоявшему у этого дела с 1905 года и более меня в этом отношении компетентному и осведомленному. Таким образом Главное артиллерийское управление находилось в ведении генерала Поливанова до 1912 года, а затем генерала Вернандера до 1915 года.