БА:

Константин Петрович Богатырев (1925–1976) – филолог-германист, поэт-переводчик, друживший со многими диссидентами и правозащитниками. Погиб от черепно-мозговых травм, нанесенных неизвестными у дверей его квартиры 26 апреля 1976 г., в день приезда в Москву Генриха Бёлля, планировавшего встретиться с К. Богатыревым. Я хорошо помню этот день 26 апреля: я посетил АД и ЕГ в их квартире в Новогиреево, выполняя просьбу писателя Марка Поповского[85]завезти к Сахаровым машинописный том его новой книги «Управляемая наука». А когда мы пили чай, раздался телефонный звонок, подошел Андрей Дмитриевич, молча слушал, а потом выдохнул: «Ужасно!» Позвонили с сообщением о нападении на Костю Богатырева.

В своих «Воспоминаниях», написанных через шесть лет, в ссылке, АДС почему-то (вернее всего, просто забыл) не говорит, что случилось это в день прилета в Москву Генриха Бёлля, с которым у Богатырева уже была назначена встреча. Нападение, оказавшееся смертельным, носило явно демонстрационный характер, мол, «знай наших».

Игорь Алиханов

Сахаров:

«Еще одно огромное несчастье принес нам этот год, чисто личное. За день до похорон Богатырева скоропостижно умер младший брат Люси Игорь Алиханов. Ему еще не исполнилось 49 лет. Игорь был моряк, штурман дальнего плавания. Умер он в плавании, в Бомбее, от сердечного приступа, и лишь через несколько дней гроб с его телом смог быть привезен в Москву.

После ареста родителей в 1937 году на Люсю легла ответственность за судьбу десятилетнего брата. Игорь рос трудно, внутренне травмированный трагедией семьи. В 1942 году из блокадного Ленинграда со школьным интернатом Игорь попал в Омск, был мобилизован для работы на заводе, умирал с голоду в буквальном смысле слова. Люся нашла его там, сумела забрать и устроить санитаром на тот же поезд, на котором она была старшей медсестрой. Игорь ухаживал за ранеными, тяжело контуженные успокаивались при этом худеньком черноглазом мальчике.

Дальнейшая судьба Игоря тоже была не простой и не легкой. Но все же ему удалось осуществить мечту своей жизни – стать моряком, побывать почти во всех портах мира. Игорь женился, его жену зовут Вера, у них дочка, которая сама сейчас (в 1987 году) стала мамой.

По настоянию Руфи Григорьевны я не должен был встречаться с Игорем, и сам он никогда не приходил к нам на Чкалова, после того как я там поселился. Она – и не без основания – опасалась, что его могут лишить “загранки” – разрешения на заграничные плавания, того, что составляло его работу и смысл жизни. Руфь Григорьевна сама ездила к Игорю, жила там по несколько дней. Каждая такая поездка была событием, а Люся встречалась с Игорем тайно от мамы. Однажды мы с Люсей решились нарушить запрет Руфи Григорьевны, конечно, тоже тайно от нее. Предлог был – завезти какие-то вещи или продукты жене Игоря Вере. На академической машине мы подъехали к их дому. Нам открыл дверь коренастый мужчина с твердым и решительным лицом восточно-армянского типа, удивительно похожим на Люсино (хотя у Люси чуть заметней еврейские черты). “Это Андрей”, – сказала Люся. Игорь немигающими глазами смотрел на меня с любопытством и, как мне показалось, с симпатией. Он крепко пожал мою руку».

Будни правозащиты, поездки в Омск и в Якутию. Создание Московской Хельсинкской группы (МХГ) и сопутствующие правозащитные инициативы, обмен Владимира Буковского и пожар у Мальвы Ланда. Теракт в московском метро и заявление Сахарова. Арест членов Хельсинкских групп. Гитлер, Сталин и пакт Молотова – Риббентропа. Спецоперация «Семейная зачистка» и поездка в Мордовию

Будни правозащиты, поездки в Омск и в Якутию

БА:

Итак, Сахаров, который и раньше был где-то там на недосягаемом для простых граждан олимпе советской власти (пусть и неформально, «по ту сторону окна»), теперь стал лауреатом Нобелевской премии мира, то есть вознесен и на глобальном мировом уровне. Для людей такого уровня естественно и, казалось бы, вполне оправданно соразмерять свои действия с тем высоким положением, где они волею судьбы оказались. Сахаров, конечно, это свое особое положение, а значит, и особую ответственность хорошо сознавал, но «звездной болезнью» никогда не болел. Как и ранее, он упорно продолжает ту самую линию, которую так четко обозначил в Нобелевской лекции, когда перечислил 127 имен узников совести и еще извинился перед теми, кого не сумел назвать. Тратит все свои силы, рискует здоровьем, а может, и жизнью (вспомним голодовки, но такая угроза была всегда – об этом см. выше) ради спасения конкретных людей.

Но как же тогда не понимали Сахарова, его «фанатической» настойчивости в защите конкретных жертв политических репрессий! Я хорошо помню, с каким раздражением говорили о его многочисленных присутствиях на судах, о связанных с риском дальних поездках, голодовках и т. п. люди, бесконечно его уважавшие, преклонявшиеся перед ним: «Ведь его жизнь несравненно более ценна, чем те, кого он так рьяно защищает» – вот вполне стереотипная подоплека этого раздражения. И приходится признать, что главная идея Нобелевской лекции Сахаров о неразрывной связи судьбы человечества и судьбы данного конкретного узника совести столь же нетривиальна и так же трудна для понимания, как, например, идея нестабильности протона, объясняющая барионную асимметрию Вселенной.

Сахаров:

«В 1974 году Твердохлебов и Турчин организовали Советскую секцию Эмнести Интернейшнл. Эмнести, в основном, ограничивает свою защиту именно узниками совести, не поддерживая ни тех, кто готовит вооруженные перевороты или ведет вооруженную антиправительственную борьбу, ни террористов – вне зависимости от их целей. Конечно, такое ограничение имеет очень глубокое значение и, на мой взгляд, в значительной степени способствует высокому моральному авторитету Эмнести. Оно находится в полном соответствии с моей позицией стремления к эволюционному, мирному развитию, к мирному социальному и научно-техническому прогрессу, находится в соответствии с позицией подавляющего большинства (если не всех) инакомыслящих в СССР.

Важное место в программе и деятельности Эмнести Интернейшнл занимает ее принципиальная борьба против смертной казни и против пыток. Все это мне очень близко.

Турчин и Твердохлебов установили связь с центральными организациями Эмнести (находящимися в Лондоне), привлекли ряд людей. Около года в работе Секции принимала участие Люся…

После ареста Твердохлебова по инициативе Турчина руководство Советской секцией Эмнести принял на себя Георгий Владимов, известный писатель (сам Турчин в 1977 году эмигрировал).

Владимов, по-моему, один из лучших современных советских писателей. Я очень люблю его роман “Три минуты молчания”, опубликованный в СССР в конце 60-х годов. А его повесть “Верный Руслан”, вышедшая на Западе, – образец литературы неподцензурной[86]. К моему шестидесятилетию Владимов посвятил мне свою пьесу “Шестой солдат”, вышедшую на Западе.