Письмо пришло тремя днями позже, и, когда дыхание Анджелы наконец выровнялось, а перед глазами перестали мелькать беспорядочные белые молнии, она вспомнила необычное поведение сына перед отъездом. Держа листок в трясущихся руках, она вновь перечитала его содержимое:

«Мама, я уезжаю в Южную Африку. Не беспокойся за меня. Теперь де Грею до меня не добраться, а тебе не придется меня защищать. Я уезжаю вместе с Реджи Карлтоном, который будет служить в Порт-Элизабет. Я смогу остаться с ним».

Южная Африка! Анджела до боли в суставах стиснула руки. Ведь только в прошлом году эта страна не раз была да грани войны. С того самого дня, когда в результате неудачного рейда Джемсона английские войска оказались в плену в Трансваале, ни для кого не являлось тайной, что начало войны между бурами и Британией — лишь дело времени. Фитц решил помочь ей, сбежав в Южную Африку, но — Святой Боже! — ведь ему всего лишь семнадцать, он слишком юн, чтобы так отчаянно рисковать своей жизнью! Он — ее единственный сын! Даже если не разразится война, его жизнь может унести какая-нибудь экзотическая болезнь — не зря ведь Африку называют могилой для белого человека. Если уж выбирать между Африкой и де Греем, то последний представлял собой куда меньшее зло. По крайней мере, она располагала средствами, чтобы защитить сына от Брука. Деньги всегда оказывались самым эффективным оружием против ее мужа.

Быстро взглянув на дату, проставленную на почтовом штемпеле, Анджела убедилась, что еще два дня назад Фитц был в Кембридже. Возможно, еще не поздно остановить его! Вызвав Нелли, она немедленно стала составлять план своего путешествия.

Давая Нелли и Берджи последние наставления относительно ухода за Мэй в ее отсутствие, Анджела уже знала, что ей придется просить помощи у Кита. Если Фитц уже отплыл, только «Дезире» была способна перехватить его. Ни у одного другого судна не хватило бы скорости.

Добравшись до Лондона в тот же вечер, Анджела выяснила у слуг в Лоутон-хаусе, что Фитц ночевал здесь два дня назад. Даже если бы она не хотела обращаться за помощью к Киту, теперь, когда на стороне Фитца было преимущество в два дня пути, у нее не оставалось другого выбора. Она немедленно отправилась в дом Кита и разбудила Уитфилда. однако — лишь для того, чтобы узнать: Кит уже уехал в Плимут.

Двадцатью минутами позже Анджела стучала в двери Чамберса, и когда тот, наспех натянув брюки и халат, спустился вниз, то застал ее нетерпеливо меряющую шагами гостиную.

— Извините меня за вторжение, — без предисловий заговорила она, — но мне немедленно нужно связаться с Китом. Уитфилд сказал мне, что он уехал в Плимут, это так?

Чамберс сразу понял, что графиня — в отчаянии, и хотя Кит никогда не раскрывал перед ним свою душу, он оставил четкие инструкции разыскать его в любое время и в любой точке земного шара, если это понадобится Анджеле. Кроме того, поскольку Чамберс оплачивал все счета Кита на сделанные им в Англии покупки, он знал об отправке в Истон редкостных драгоценностей.

— Думаю, в данный момент он находится в гостинице «Чайка» в Плимуте, — сказал банкир и извиняющимся голосом добавил: — Хотя, возможно, они уже отплыли. Мистер Брэддок собирался отплыть сегодня с вечерним отливом. Может быть, вам чем-нибудь смогу помочь я?

Он понимал, что только какая-то отчаянная нужда могла пригнать эту женщину в его дом и в такой час.

— Благодарю вас, к сожалению, нет. Мне нужен он сам. И извините за то, что подняла вас в столь поздний час.

И все же после ухода Анджелы Чамберс оделся и, спустившись в контору, отправил Киту телеграмму, зная, что просто обязан сообщить о визите Анджелы.

А в телеграмме, которую с ближайшего почтового отделения отправила сама Анджела, суть проблемы была изложена всего в трех фразах:

«Мне нужна твоя помощь, чтобы найти Фитца. Он уплыл в Южную Африку. Дождись меня в Плимуте. Анджела».

Почтальон вручил Киту обе телеграммы на пристани, где он ждал погрузки на борт «Дезире» последней порции груза. Чамберс в своем послании просто излагал обстоятельства визита к нему Анджелы, и Кит оценил чувство ответственности, присущее этому человеку. Сложив его телеграмму и убрав ее в карман, он стал разворачивать вторую — с внезапно вспыхнувшей надеждой. Он уже знал, кто — отправитель. Однако выяснилось, что Анджеле нужен не он сам, а лишь его помощь. Испытав болезненный укол в сердце, Кит подумал, что вовсе не горит желанием дожидаться ее. Команда судна уже готова поднять якорь, тут же рядом стоял и Генри Ватсон, пришедший, чтобы проводить их. Наконец-то у Кита появилась возможность бежать от обреченной и горькой любви, оставив ее за спиной, кроме того, он в гораздо большей степени привык потакать своим прихотям, нежели помогать кому-либо еще. Да, Кит не был уверен в том, что хочет изображать из себя доброго самаритянина, тем более что в Плимуте сколько угодно кораблей, которые можно зафрахтовать.

— Плохие новости? — осведомился Генри, увидев, как Кит комкает в кулаке телеграмму.

— Не знаю, — тихо проговорил тот, засовывая бумажный комок в карман. — Сколько времени остается до конца отлива? — Это был риторический вопрос, ибо по этой части не было человека более осведомленного, нежели сам Кит.

— Четыре часа, — ответил Генри. — Учитывая изменение ветра, возможно, чуть меньше.

Кит поднял глаза на полную луну, словно прикидывая, сколько времени остается у него в запасе, затем снова вынул телеграмму из кармана и перечитал ее. Анджела отправила ее всего два часа назад.

Два часа назад его уже могло здесь не быть. Анджела не просила, чтобы он ей ответил. И она не могла узнать, когда он отплыл. «Тысяча чертей!» — мысленно выругался Кит, отшвырнув телеграмму прочь.

Однако когда порыв ветра подхватил смятый комочек бумаги и погнал его к краю причала, Кит бросился за ним вдогонку и, поймав, крикнул Генри Ватсону, в глазах которого читалось вежливое любопытство:

— Прикажите, чтобы команда располагалась на ночь. Мы отплываем с утренним отливом.

И по узкой пристани, освещенной лунным светом, он пошел обратно к берегу — в ту же самую гостиницу, из которой только что выписался.

Однако Анджеле не удалось уехать сразу же. Когда она вернулась с почты, в Лоутон-хаусе находился Брук.

— Он — в китайской гостиной, миледи, — взволнованно предупредил Анджелу слуга. — И проявил большую настойчивость в желании дождаться вас.

— Вы ничего не могли поделать, Чайлдерс, я понимаю. Граф редко поступает так, как хочется другим.

Несмотря на щемящую тревогу, от которой болела вся душа, Анджела взяла себя в руки и направилась к человеку, по какому-то дикому недоразумению называвшемуся ее мужем.

— Я увидел горящие окна и понял, что ты в городе, — приветствовал Анджелу Брук, как только она появилась на пороге. Он был заметно пьян и улыбался. А улыбка Брука никогда не предвещала ничего хорошего.

— Уже очень поздний час, Брук. Если ты хочешь о чем-то поговорить, я предпочла бы, чтобы ты зашел завтра утром. А сейчас я собираюсь лечь спать.