твою жизнь. Единственные, кого следует винить, — это Карло, Примо и мой отец. Они виноваты, и все они горят в аду. В этом я уверен.

Массимо подхватывает меня на руки, прижимает к груди и несет к дивану. Он шепчет слова утешения и проводит ладонями вверх и вниз по моей спине и рукам, пока я саморазрушаюсь.

Не знаю, как долго плакала, но я намочила его рубашку, у меня щиплет в глазах и пересохло в горле.

— Я люблю тебя, — говорит он, когда я перестаю всхлипывать.

— И я люблю тебя, — хриплю я, отстраняясь, чтобы видеть его лицо. Мои пальцы нежно касаются синяка на его брови. — Я не старалась показать тебе свою любовь, но сделаю это, если еще не слишком поздно.

— Mia amata. Mia regina, — он гладит меня по щеке. — Я говорил тебе, что ты не сможешь заставить передумать, и это правда. Я никуда не собираюсь уходить.

— Все равно недостойна, — шепчу я.

— Катарина, — серьезность в его тоне меня поражает. — Я очень сожалею о тех ужасах, которые ты пережила от рук моей семьи. Мне больно от того, что с тобой сделали. Мне жаль, что мы не смогли освободить тебя.

— Теперь я знаю, что ты пытался. Спасибо, Массимо.

— Я не лгал, когда говорил, что ты преследовала меня во сне. Так и было, Рина. Долгие годы я гадал, что с тобой случилось. Пытался искать, но след простыл.

— Саверио всегда боялся, что кто-нибудь узнает, кто я такая. Твой отец был членом «Комиссии» и одним из самых влиятельных донов в стране. Салерно не хотел, чтобы кто-то знал, что он взял меня к себе. Он сказал, что меня ищут.

— Отец бы убил тебя, если бы нашел, — Массимо сжимает челюсти. — Я подозреваю, что именно поэтому твоя мама сбежала из Нью-Йорка. Отец пришел бы за тобой.

— Оказывается, я многого не знала о своих родителях. По-своему, Саверио спас мне жизнь. Но потом продал меня Конти, — на меня накатывает усталость, но в то же время я чувствую облегчение, пронизывающее до костей. Приятно расставить все по местам. Осталось сказать еще кое-что, но признать это будет очень трудно.

— Так и есть. Мы живем в ужасном мире, — он нежно целует меня, глядя с такой любовью, что даже не верится.

Мне было страшно говорить ему правду, но Массимо в очередной раз доказал, какой он хороший, сострадательный, порядочный человек.

— Ты потрясающая, mia amata. Но не осознаешь этого. Я всегда знал, что ты сильная, но твоя сила превосходит все, что я могу постичь. Я бы не пережил то же, что и ты. Не поднялся бы так, как ты. Это я тебя недостоин.

— Сейчас я уже не чувствую себя такой сильной, — честно признаюсь я, кладя голову ему на плечо и готовясь разбить ему сердце.

— Сегодняшний день был утомительным, думаю, хватит уже.

Я поднимаю голову и пронзаю его взглядом.

— Я должна сказать тебе последнюю правду. Тогда ты будешь знать все.

Он обхватывает мое лицо руками.

— Что такое?

Слезы наполняют мои глаза, кажется, что-то ломается внутри меня. Я не могу перестать плакать. Он вытирает мои слезы и терпеливо ждет, пока я приду в себя.

Набираюсь храбрости и выдаю последнюю правду.

— Из-за травм, которые я получила в подростковом возрасте, я не могу иметь детей. Я шантажировала врача, чтобы он подделал медицинское заключение перед свадьбой. Мне очень жаль, но я не смогу подарить тебе наследников, Массимо.

Глава 40

Массимо

Меня охватывает шок, который быстро сменяется гневом и затаенной болью.

— Он и это у тебя отнял? — требуется колоссальная сила воли, чтобы сохранять спокойствие. Мне хочется разнести все к чертовой матери в этой комнате. Я не могу сердиться на нее за то, что она обманула меня с медицинским заключением, ведь ей пришлось солгать из-за моего брата.

Боже мой, Катарина столько всего вынесла.

То, что она все еще держится на ногах, просто чудо. У этой женщины железная сила, и я никогда не перестану восхищаться ею.

Я в ярости из-за того, что Карло лишил ее возможности стать матерью. Никогда никого не ненавидел так сильно, как своего погибшего брата. Хотел бы я машину времени, чтобы вернуться назад и забить этого больного ублюдка до смерти голыми руками.

— Гребаный ублюдок… больной, извращенец… урод, — я стискиваю зубы, подавляя желание закричать во всю мощь своих легких.

Слезы текут по щекам Катарины и стекают по подбородку. Я никогда не видел, чтобы моя любимая выглядела такой опустошенной.

— Он отнял у меня все. Оставил лишь оболочку личности. Бесплодную. Бесчувственную. Неспособную ощущать ничего, кроме боли и ярости.

Неудивительно, что она была одержима жаждой мести. Карло сделал все возможное, чтобы уничтожить ее, но у него не вышло. Я покрываю поцелуями лицо жены, прижимая ее к себе.

— Он не забрал все, mia amata. Он пытался, но потерпел неудачу, потому что твоя неукротимая воля к выживанию взяла верх.

Она смотрит на меня заплаканными глазами.

— Я не буду спорить, если ты захочешь развестись.

— Я не хочу развода. Хочу только тебя.

На несколько секунд на ее лице отражается шок.

— Ты не можешь так говорить. А как же дети? Тебе нужен наследник, который будет носить твою фамилию.

Возможно, пришло время оставить фамилию Греко в прошлом. Ею не стоит гордиться.

— Есть и другие способы завести детей. Мы можем попробовать ЭКО и суррогатное материнство, или можем усыновить ребенка, — я пожимаю плечами, потому что, по сути, это не так уж и важно. Да, я хотел бы стать отцом, но не за счет потери жены. — Ты для меня всё, Катарина. Ничто другое не имеет значения, кроме тебя. Если у нас не может быть детей, ну и ладно, главное, чтобы у меня была ты.

Она снова начинает плакать, и я прижимаю ее к себе, крепко обнимаю, жалея, что у меня нет волшебной палочки, которая могла бы стереть ее боль и все исправить.

Я несу жену в нашу спальню, и мы вместе принимаем душ, смывая с себя ужасные события сегодняшнего дня. После того, как мы вытираемся и одеваемся, чтобы лечь спать, она настаивает на том, чтобы осмотреть мои раны. С бесконечной осторожностью она смазывает антисептической мазью швы на моей руке и втирает крем с арникой в синяк на виске.

Мы прижимаемся друг к другу в постели, и я баюкаю ее в руках, наблюдая, как она засыпает, и радуясь,