Его ясные глаза доказали мне искренность его слов. Мы скрепили наш договор поцелуем. Извините, читатель, что я упоминаю о таких пустяках, вспомните, что это был мой медовый месяц.

В тот же день я написала Бенджамину и, сообщив ему о случившемся, умоляла его, если он и мистер Плеймор одобряли мое поведение, уведомлять меня постоянно об открытиях в Гленинче.

Спустя десять дней, показавшихся мне веком, я получила второе письмо от моего старого друга и с новой припиской мистера Плеймора.

«Мы твердо и успешно подвигаемся в нашем деле, — писал Бенджамин. — Новое открытие, сделанное нами, имеет громадное значение для вашего мужа. Мы восстановили несколько фраз, удостоверяющих, что яд, купленный Юстасом, был куплен по просьбе его жены и находился в ее руках. Заметьте, что это написано рукой его жены и подписано ею. К несчастью, я должен прибавить, что мы все более и более убеждаемся в невозможности сообщить вашему мужу содержание этого письма. Чем далее читаем мы это письмо, тем более желали бы бросить его обратно в мусорную кучу из уважения к памяти покойной. Я задержу это письмо дня на два, и если будет что-либо новое, то вы узнаете это от мистера Плеймора».

Три дня спустя мистер Плеймор приписал следующее:

«Последняя часть письма мистрис Маколан мужу, — писал адвокат, — была случайно разобрана нами сначала. За исключением нескольких слов, она почти восстановлена. Я не имею ни времени, ни желания говорить подробно об этом предмете. Недели через две вы получите, надеюсь, копию письма полностью, с начала до конца. Считаю своей обязанностью сказать вам, что в этом несчастном, поразительном документе есть своя светлая сторона. Он нравственно и юридически доказывает невиновность вашего мужа и может служить законным доказательством, если б Юстас, считая, что не оскорбляет память умершей, публично предъявил его на суде. Поймите то, что дело вашего мужа не может быть пересмотрено уголовным порядком, правда эта будет стоить денег, но невиновность его может быть доказана, если начать гражданский иск, и неблагоприятный для вашего мужа приговор присяжных может быть снят. Сведение это храните пока при себе и оставайтесь по отношению к мужу в той же позиции, которую вы так благоразумно заняли. Когда вы прочтете письмо, я уверен, что из сожаления к нему вы не покажете ему письмо. Каким образом скрыть от него наше открытие, это мы должны обсудить при личном свидании. А пока я могу только повторить прежний совет: «Подождите следующих известий из Гленинча».

Я ждала. Что я выстрадала и что передумал за это время Юстас, не имеет значения; дело в одних фактах.

Менее чем через две недели письмо было готово. Недоставало только некоторых слов, совсем затерявшихся, но не имевших большого значения для смысла. И копия была прислана мне в Париж.

Прежде чем вы, читатель, прочтете это ужасное письмо, позвольте мне напомнить вам, при каких обстоятельствах женился в первый раз Юстас Маколан. Вспомните, что бедная женщина влюбилась в него, не возбудив в нем взаимности; что он удалился от нее, и она сама явилась к нему на квартиру в Лондоне, не предупредив его о том; что он в минуту отчаяния необдуманно обвенчался с ней, чтоб сохранить ее репутацию, что он вообще был деликатный и обходительный муж, тщательно скрывавший отвращение, которое возбуждала в нем бедная женщина

А теперь берите письмо, читайте его и, как сказал Христос: «Не судите, да не судимы будете».

«Гленинч, 19 октября.

Милый муж мой!

Мне нужно рассказать тебе нечто неприятное об одном из друзей твоих.

Ты никогда не поощрял меня к откровенности. Если б ты дозволил мне быть с тобою на такой короткой ноге, как другие жены с мужьями, я бы лично сообщила тебе все. Но я не знаю, как ты принял бы мои слова, и потому пишу.

Человек, от которого я тебя предостерегаю, есть твой друг, Мизеримус Декстер. Нет более фальшивого и коварного существа на свете. Не вздумай бросить мое письмо! Я все ждала доказательств, которыми могла бы убедить тебя. Теперь эти доказательства у меня в руках.

Ты, может быть, помнишь, что я выразила неудовольствие, когда ты в первый раз пригласил его к нам. Если б ты дал мне возможность тогда объясниться с тобой, я представила бы тебе основательные причины, вследствие которых я чувствовала отвращение к твоему другу. Но ты не стал меня слушать и поспешно обвинил меня в несправедливости к несчастному уроду, тогда как я всегда чувствовала сострадание к таким людям. Я даже питаю к ним почти родственное чувство, так как я сама, хотя и не урод, но тоже некрасива. Я была против Декстера и не желала видеть его в нашем доме, потому что он еще до моего замужества делал мне предложение, и я имела основание думать, что он и до сих пор сохранил ко мне преступную любовь. Не была ли я обязана, как хорошая жена, воспротивиться его присутствию в Гленинче? И не был ли обязан ты, как добрый муж, поощрить меня к откровенности?

А мистер Декстер живет у нас уже несколько недель и позволил себе не раз уже говорить мне о своей любви. Он оскорбил меня, оскорбил тебя, заявив, что он обожает меня, а ты меня ненавидишь. Он обещал мне безмятежное счастье, если я уеду с ним за границу, и предвещал мне самую несчастную жизнь в доме моего мужа.

Почему я не пожаловалась тебе и не потребовала немедленного удаления этого чудовища? Могла ли я быть уверена в том, что ты поверил бы мне, если б твой сердечный друг отказался от своих оскорбительных слов? Я слышала однажды, как ты говорил, (не предполагая, что я слышу тебя), что безобразные женщины всегда очень высокого о себе мнения. Ты мог бы обвинить меня в тщеславии, кто знает!

Впрочем, я не желаю себя оправдывать этим. Я несчастная, жалкая ревнивица, постоянно сомневающаяся в твоей привязанности и опасающаяся, что другая женщина займет мое место в твоем сердце. Мизеримус Декстер воспользовался моей слабостью. Он объявил мне, что может доказать (если я позволю), что ты в глубине своего сердца питаешь ко мне отвращение, что ты проклинаешь час, когда был до того безумен, что взял меня в жены. Я, насколько могла, боролась с искушением увидеть это доказательство. А велико было искушение для женщины, которая никогда не была уверена в искренности твоего чувства, и я поддалась ему. Скрыв отвращение, которое внушал мне Декстер, я позволила ему высказаться, позволила высказаться злейшему твоему и моему врагу. «Зачем?» — может быть, спросишь ты. Затем, что я горячо любила тебя, тебя одного, и затем, что предложение Декстера подтверждало сомнение, которое давно гнездилось у меня в душе.

Прости меня, Юстас, это первая и последняя моя вина перед тобою. Я не буду щадить себя и опишу тебе подробно все, что было сказано между нами. Ты можешь наказать меня, когда узнаешь, что я это сделала, но ты будешь по крайней мере предупрежден и увидишь своего ложного друга в настоящем свете.

— Как можете вы доказать, что мой муж втайне ненавидит меня? — спросила я его.

— Я могу вам доказать это его собственноручным признанием: вы увидите его дневник, — отвечал он.