—      Что правда, то правда, — вздыхает Рольд.

Однако сейчас мальчики не размышляют о будущем. Довольно с них тех мучений, что приносит каждый день. До будущего еще далеко, так далеко, что об этом даже не хочется думать. Впереди четыре года учения и четыре годичных экзамена. А затем еще надо учиться в университете, и на это тоже уйдет много лет. Но хорошо уже то, что в университете по крайней мере не раздают оплеух. Никто уже не будет бить тебя по лицу грязными ручищами.

—      А нельзя ли еще одну порцию? Вон того, фисташкового...

—      Конечно, можно. А ты не забыл, что должен мне кое-что с прошлой весны?

—      Помню, все помню. Но, знаете, после экзамена мне совсем не давали денег. Дома все ходили как пришибленные.

—      Тюгесен, ты слишком много ешь!

—      Заткнись! Избавь меня хоть здесь от дурацких острот господина Бломме!

—      Да, лектор Бломме. Уж он попьет нашей крови в этом году. Небось всю душу вымотает.

Глава 35

Отныне «Черная рука« именуется «Манус Нигра». Латынь, изучаемая в школе, входит в жизнь. Однако интерес к тайному обществу заметно ослабел. Члены общества разослали кое-кому анонимные письма с жуткими, таинственными угрозами. Однако на них почему-то никто не реагирует. И вообще все это уже надоело. Один только Могенсен по-прежнему страстно увлекается игрой. Остальным она кажется чересчур детской.

Мальчики сильно вытянулись. Непривычно звучат их огрубевшие голоса. Подростков освободили от уроков пения, и в четверг они возвращаются домой на час раньше обычного.

Многие заметно подурнели. Почти у всех выступили угри. Эллерстрем уже не тот хорошенький и аккуратный мальчуган в матроске и коротких штанишках, каким его все знали. Нос у него усиленно растет в длину, а остальные черты лица пока что отстают.

Бломме уже начал звать его просто «Эллерстрем» вместо прежнего доверительного «Эдвард». А это дурной признак.

Для мальчиков настало время, как говорится, подтвердить обет, данный во время крещения, и стать настоящими христианами. Ради подготовки к конфирмации учеников несколько раз в неделю освобождают от уроков. Несказанную радость приносит этот неожиданный перерыв среди школьного дня, и мальчики используют его в свое удовольствие. Дела хозяйки лавчонки идут превосходно.

Готовит мальчиков к конфирмации не какой-нибудь рядовой приходский священник. Наставником большинства учеников стал модный столичный пастор. Блестящий проповедник, любимец буржуа, он с кафедры изрекает смелые и злободневные политические суждения. Его проповеди печатает «Моргенбладет».

Пастор — элегантный остроумный человек, оратор с незаурядным актерским дарованием. Готовясь у него к конфирмации, мальчики не скучают. По крайней мере не знают скуки те, кто в школе учат латынь и потому способны оценить тонкий ум наставника.

Время от времени он приглашает нескольких избранных к себе домой, в свою уютную, изысканно обставленную холостяцкую квартиру. За чашкой чая они обсуждают религиозные и общечеловеческие проблемы.

Родители Харрикейна недовольны, что их сын не принадлежит к числу избранных.

—      Воображаю, как ты держишься на занятиях, — говорит ему мать, — верно, молчишь, словно воды в рот набрал, и пастор тебя не замечает. Неужто так трудно сказать что-нибудь умное, чтобы он обратил на тебя внимание!

Каждое воскресенье теперь приходится отправляться в церковь — пастора надо уважать. Впрочем, пожалуй, в церкви сейчас вполне терпимо. У пастора — внушительный вид. Умное лицо четко выделяется на фоне старых каменных плит с изображением распятого Христа. А на черной сутане поблескивает Рыцарский крест.

Говорит он вдохновенно и порой бросает такие остроумные замечания, что прихожане готовы смеяться и аплодировать. Неудивительно, что церковь всегда переполнена. Больше всего пастором восхищаются дамы. Так восхищаются, что пастор вынужден воззвать к ним с самой кафедры: он умоляет больше не присылать ему вышитых подушек для дивана.

—      У меня набрались сотни таких подушек, — говорит он, — и моя квартира уже не вмещает их. Лучше подарите что-нибудь бедным. И совершите этот дар втайне от других, так чтобы одна рука не ведала, что творит другая.

Да, старине Магнусу далеко до этого пастора. На уроках старика религии кажется глупой и смешной. Питомцы знаменитого пастора, как и прежде, издеваются над старым Магнусом. Они дразнят старика до тех пор, пока тот не теряет самообладания. Когда же окончательно выведенный из себя Магнус начинает бушевать, ученики прикидываются оскорбленными в своих лучших чувствах.

—      Разве это по-христиански, господин Магнус, драться Библией?

— Я старый человек! — кричит в ответ Магнус. — Неужто вам не стыдно, шалопаи!

Школьная жизнь идет своим чередом. Уроки тянутся долго, а перемены — короткие. Некоторое оживление вносят уроки Магнуса и Водяного: на них шумно веселятся. А затем тянутся часы, полные страха, опасности, истерик. Латынь оказалась еще страшнее, чем ожидали. Новая тяжкая беда свалилась на мальчиков. Латинская грамматика — чудо логической мысли. В мире уже давно никто не разговаривает на латинском языке, но латинская грамматика по-прежнему остается испытанным средством для упражнения умственных способностей. Изучение латыни — полезная тренировка. Гимнастика для мозга. Хорошая подготовка к будущей деятельности.

Все в жизни школьников — только подготовка. Лишь через много-много лет наставники, быть может, скажут, что она завершена. Хорошо, если тогда найдется поле деятельности, где нынешние ученики смогут применить накопленные знания.

Сейчас для каждого пришло время решить, кем он хочет стать. В будущем году обучение разделится на три разных цикла. Ученики смогут выбрать циклы: новых языков, классических языков или естественнонаучный. Поэтому уже теперь каждому надо определить, какой цикл его больше всего интересует в соответствии с будущей специальностью.

Харрикейн хочет стать юристом. Так говорят его родители. А сам он еще толком не знает, что это такое, и потому ничего не имеет против юридической профессии.

Другим сделать выбор гораздо труднее. Теодор Амстед был бы не прочь стать путешественником. За пределами школы и Упсалагаде так много неизвестного. В далекий мир уводят длинные дороги. У Теодора одно желание — бродить по этим дорогам. Есть на белом свете небоскребы и пирамиды, горы и первобытные леса. Где-то бушует Ниагара и разгуливают жирафы, слоны и тапиры. А на другом конце света простирается Китай. Там, за китайской стеной, живут китайцы. А еще есть на свете Гималаи.