— Бонус на твоей карте, — продолжил генеральный, — а это — вторая его часть, Энджи, — бот выкатился вперед, в зале на миг погас, потом снова включился приглушенный свет, динамики грохнули каким-то стремом. Чем именно, в первые секунды не понял никто, а потом… потом от гогота не удержался даже я. Имени певицы я вспомнить не мог, но песня… Она орала из каждого чайника, когда я учился в младших классах, и даже тогда мне не нравилась, казалась каким-то дном.

Наши подхватили моментально и вместе с гнусавым голосом певички несколько раз сквозь ржач и икоту проорали «О Боже, какой мужчина» и далее по тексту.

Через секунд тридцать, когда хохот все же полностью заглушил завывания из динамиков, Энджи наконец-то его выключила. Борисыч, продолжая посмеиваться, снова заговорил:

— Я всегда считал, что лучший бонус — это новые впечатления и опыт, — гендир протянул мне конверт. — Думаю, ты оценишь.

Я чуть повел головой в немом вопросе, взял протянутый подарок и снова пожал руку Борисычу, со сцены спускался под всю ту же дурацкую песню. Правда, и я, и наши хохотали уже не так активно. В первый раз эффект все-таки был сильнее.

Следующей на сцену поднялась Инга — лид исследователей. Для нее ИИ выбрала примерно такое же старье — «Без науки не прожить в двадцать первом веке», снова все ржали. Потом был Знаменский с историей о «работе в офисе и не таком, как все». После «княгиня Станислава» и «вай, мама, кто это». Лава…

Наши, конечно, опять ржали.

А я не мог. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Не в золоте Славка была, и дебильная музыка до меня почти не доходила, и ржать не хотелось. А хотелось ее. С этими открытыми плечами, с рассыпанными волосами, с широкой улыбкой и лисьими глазами, искрящимися смехом.

Воронова…

Гендир рассыпался в комплиментах, Славка краснела, зал гудел, воронята, само собой, кричали громче всех. Поздравляли ее, приветствовали, галдели, действительно, как стая ворон.

А я думал о том, что этот вечер пережить будет охренеть как сложно. Отставил от себя подальше чертово шампанское, стиснул челюсти. Мне контроль нужен, а не туман в башке.

— Ты не пьешь, Игорь? — спросила Алиса, подаваясь ближе. Воронова в этот момент спускалась в зал. Покачивая бедрами, обтянутыми синим шелком, наверняка стуча каблуками. Плавно, томно. Спина эта узкая с открытыми лопатками…

— Нет, — покачал головой, отдирая себя от Лавы, — мы завтра возвращаемся, я предпочту обойтись без последствий утром.

— Даже со мной? — улыбнулась, заигрывая, Лесовая. — В смысле, не пьешь? — тут же поспешила добавить, сглаживая двусмысленность, смотрела призывно, но без особой пошлости.

Тем более с тобой.

— Прости, — развел я руками в стороны.

К чести Алисы, навязываться и дальше она не стала. Переключила свое внимание снова на Стаса, а я опять его от души пожалел и понадеялся, что у парня хватит мозгов не вляпаться.

Награждение продолжалось еще минут двадцать, еще около часа-полутора все набивали желудки, а потом начались хождения по залу, на сцене появилась какая-то группа, свет стал еще глуше. Еще через полчаса, когда на танцполе нарисовались первые парочки, я выдохнул свободнее. Действительно разговорился с Ингой и Знаменским.

Трекер показывал четверть третьего, когда Славка оказалась возле сцены рядом со мной. К тому моменту все разбрелись кто куда. Я танцевал с Ингой, обсуждая предстоящий запуск Энджи и все, что с этим связано, Воронова — с Борисычем.

Так близко.

— Надо проверять, — кивнула лид на мой вопрос. — Если Слава пропустила, проблем возникнуть не должно. Но я все равно хочу проверить. Бюджет есть. Когда ты хочешь видеть результаты?

— Через недели полторы, сможешь? — спросил, возвращаясь к разговору. — К этому времени мы должны докрутить основу. Слава посмотрит, и можно будет проверять.

Колесникова, задумавшись на несколько секунд, постучала пальцами по моему плечу.

— Смогу, — кивнула в итоге. — Если что подвинем остальное. Сейчас в работе немного, модеров я найду, группы соберем быстро.

— Отлично, — улыбнулся. Справа мелькнули Эльвира и Сашка, мелодия через миг смолкла, и мы с Ингой расцепили руки, продолжая разговор. — Я напишу в понедельник, над…

— Опять работу обсуждаете? — донеслось ворчливое сбоку, не давая договорить. — Позволишь? — и Борисыч протянул Инге руку, приобнимая ее по-отечески за плечи, повернулся к Вороновой, — не давай ему втянуть себя в это, Слава, — отдал указания, прищуриваясь, и увел Колесникову, оставляя нас почти наедине.

Какая работа? Он Воронову вообще видел?

Я, как пес, к ней привязанный, как загипнотизированный. Только одна мысль в башке воем сирен, одна необходимость на грани выживания: наконец-то смогу прикоснуться. К коже молочной, бархатной. К ней, как к туманной дымке.

— Иди ко мне, — выдохнул, притягивая Воронову к себе настолько близко, насколько это вообще было возможно. Гребаный, гребаный шелк. Скользит под руками, тонкий, искушает…

— Ты без галстука, — пробормотала она непонятное и, кажется, разочарованное, вкладывая свои пальцы в мою ладонь. Подрагивающие пальцы.

Я только руки крепче сжал, наконец-то начал двигаться. Залипал в лисьих глазах и вел ее в танце. Лаская осторожно, едва касаясь, талию, спину, заходящуюся венку на внутренней стороне запястья. Просто не мог не ласкать. И зрачок у Вороновой становился все шире и шире, и дыхание все чаще и чаще.

Вот так. Так, как надо.

Забрать ее. Прижать теснее, губы эти облизать.

Невыносимый почти вечер, дикий совершенно.

— Смотрел свой подарок? — спросила Славка шершаво, ладонь в моей руке горячая, бьется на шее пульс, маня, толкая. И жар ее кожи сквозь невесомую ткань, и запах какой-то другой. Не такой, как обычно. Слаже.

— Нет, — еще ближе к себе. Склонился, плюя на возможных свидетелей, втянул воздух у тонкой шеи. Воронова вздрогнула, а я тут же выпрямился.

Так вкусно. Двести двадцать в позвоночник.

Хотелось сожрать ее, проглотить, но…

Я медленно двигался, сместил руку чуть ниже, снова ее погладил, мы больше не разговаривали. Славка… мягкая, маленькая, расслабленная и возбужденная. Потрясающая. Завела, раздразнила, ничего не делая для этого совершенно.

Три минуты ада, мучений и кайфа. Три жалкие минуты, пока девушка на сцене что-то тягуче мурлыкала в микрофон. Я дышал через раз и Воронову все ближе и ближе к себе притягивал. Это неосознанное, что-то подсознательное. Контролю не поддающееся совершенно. И она такая же…

Отпустил Лаву чуть ли не с рычанием, когда мелодия закончилась, лапы одернул, челюсти до желваков стиснув. Провел к стойке, передал в руки Знаменскому и свалил к своим от греха подальше, продолжая следить краем глаза. Не мог не следить.