ним присоединился Иннокентий, который все оглядывался на корбиту, ставшую его кораблем пусть на короткое, но время! Над его кораблем уже поднималась тонкая прозрачная и казавшаяся такой безобидной струйка дыма.

Иннокентия мог понять только такой, как и он, кормчий, и днем, и ночью, и в сумерках, и в тумане умело и смело направлявший торговое ли, военное ли судно, но прямо в веселый и разноголосый порт!

Кормчий, знавший себе цену.

Кормчий, от которого зависит судьба десятков людей на борту: от рабов до патрициев.

Кормчий – душа корабля!

Сейчас эта душа с внутренними вздохами и рыданиями, пребывая в бренном теле долговязого Иннокентия, нехотя перемещалась в сухопутную крепость, где и запаха воды-то не было!

За тремя людьми и одной собакой внимательно наблюдал лучник Калеб, стоявший чуть повыше, на широкой деревянной площадке, предназначенной для кратковременного отдыха путников. Рядом с ним на корточках присел Эллий Аттик: александрийский ковер оказался для него чересчур тяжелой ношей.

Ждан, умудренный горьким опытом неудачной субординации при общении с римским офицером, повернулся к Константину Германику и отчеканил по всем правилам:

– Трибун, позволь обратиться! – И только дождавшись важного кивка военного, продолжил: – Вели своему черному стрелку после нашего ухода с площадки сразу ее поджечь.

Германик осмотрелся. Сверху как раз поспешно спускались Овдий с Тирасом:

– Трибун, весь груз с корбиты переправлен в крепость. Мы – за тобой.

– Овдий, поработай своей франциской, как топором дровосек, – приказал командир франку, – повали как можно больше ступеней за нашими спинами. А ты, – уже обращаясь к Аттику, бросил он: – растолкуй Калебу, что надо поджечь площадку.

Все сделали скоро и споро. Германик, с трудом удерживая за поводок Цербера, азартно прыгавшего через две ступеньки, услышал сначала глухие удары железа о дерево, затем учуял дым от костра.

В самом укреплении, куда римский офицер и его бойцы зашли через полуоткрытые ворота, их никто не встречал. Напротив, с неба сыпались стрелы!

– Сюда! Командир, поспеши сюда! – вскричали гребцы корбиты, которые попрятались под большим деревянным навесом.

В уши Константина Германика впился скрежет металла. Цербер рванул поводок, свирепо залаяв. Трибун обернулся, одновременно закрываясь щитом и вытягивая из ножен спату.

Ложная тревога! Мальчишки-анты, которые помогли доставить «железо» покойного египтянина в крепость, теперь, поднатужившись, подняли тяжелое бревно. Вставили его в массивные бронзовые створки крепостных ворот, наглухо их заблокировав.

– Спокойно, Цербер, так надо! – Германик с силой погладил преданного пса по загривку, на котором поднялась жесткая шерсть. Тот заворчал и потянул хозяина в тень укрытия, подальше от пахнущей чужаком стрелы, воткнувшейся у него перед носом. Трибун, однако, не пожелал трусливо отсиживаться с гребцами. Передав Эллию Аттику поводок, он поспешил на «стену». Вернее, на длинную и широкую деревянную площадку, что располагалась во внутренней стороне частокола и предназначалась для стрелков-антов, готовившихся отразить штурм. На варварских подмостках доигрывали последнюю сцену антские стрелки, с трудом сдерживая врага по ту сторону вала.

«Один, третий, десятый. Есть еще? А, вон еще трое. И еще… Двое? Впрочем, нет, эти уже «готовы». Вражеские лучники дело знают». Римлянин, неприятно пораженный малочисленностью гарнизона, вида не подал, только поспешно кивнул Калебу: «Помоги местным!» Не дожидаясь приказа, за Калебом заковылял охотник Ждан, на ходу подготавливая к бою тяжелый лук.

Анты прицельно били из-за частокола. Отбивались только стрелами. Редкие проемы в деревянной стене, предназначенные для опрокидывания на врага чанов с горящей смолой или кипятком, оказались заложенными мешками с землей. Совершенно сухой чан Германик приметил, когда поднимался по крутой лестнице наверх к частоколу. Объяснение пришло само: «Некому разжечь огонь, некому вылить крутой кипяток на вражьи головы! Мало солдат на стенах! Очень мало!»

С той стороны вала внезапно раздался громкий крик, перешедший в плач с причитаниями.

– А-ма-ни-ра-ги-да-а-а-а! – торжествующе провозгласил лучник Калеб, выпустивший первую смертоносную стрелу.

– За Радагаста! – в свою очередь вскричал Хромой Ждан, до предела натягивая тетиву большого лука.

Внизу кто-то захрипел.

Ант Идарий тем временем с помощью вездесущих местных мальчишек быстро разобрал мешки с землей, закрывавших проем в частоколе, и стал кидать туда валуны.

Опытный трибун поискал глазами потайную обзорную бойницу, которая должна была быть в любой крепости, хоть римской, хоть варварской. Да вот же она! Помня об опасности, он осторожно заглянул в узкую щель. Из бойницы открывался вид на бескрайнюю зеленовато-голубую степь. Даже отсюда было слышен треск кузнечиков и пение жаворонков. Но вся эта пастораль воина не взволновала, тревожила сцена, разыгрывающаяся внизу, у самого основания крепостного вала.

Полсотни степняков-аланов, преодолев ров с водой, пытались закрепиться на узком, всего в несколько десятков шагов, ровном участке между водой и земляным валом. Несколько неудобных, явно коротких лестниц, припасенных для штурма, плавали в темной воде; рядом спинами вверх упокоились их хозяева.

С той стороны рва, пытаясь помочь товарищам и сломить сопротивление защитников, подняв луки, вверх пускали стрелы в крепость еще с полторы сотни кочевников-варваров.

Трибун присмотрелся. Так и есть. На значительном удалении от городища, в небольшом перелеске, укрылся готский отряд. О том, что это именно готы, Германик убедился, когда лучи солнца высветили железные кольчуги, которых у степняков в таком количестве быть просто не могло.

Камни, сброшенные Идарием, сеяли среди осаждавших больше паники, чем стрелы Калеба и Ждана. Камни не убивали, но сбивали с ног. Сарматы, которым не удалось устоять, падали в ров с водой. А степняки, как известно, плавать не умеют. Сколько вдохов успеет сделать конник, прежде чем товарищ бросит ему спасительную веревку? А если не бросит? Если сам в этот момент уклоняется от катящегося с горы камня?!

Трибун еще раз профессионально оценил высоту брошенных на произвол штурмовых лестниц и решил про себя, что противник «к бою не готов, все делалось поспешно. Высота насыпи с частоколом определялась на глаз. Видно, все решила жадность сарматского вождя, а гот Атаульф не стал отговаривать союзничков не лезть понапрасну на дубовые колья. Однако как сухопутные сарматы оказались по эту сторону рва?»

Константин Германик изловчился, изогнулся и умудрился рассмотреть подобие деревянного моста, прямо под ним, внизу. Даже не моста – кладочки. Неширокий ров, в котором стояла мутная вода, был заключен в подобие деревянных стен, роль которых выполняли вбитые впритык твердые, как камень, дубовые колья, острием направленные наружу. Крепкие деревянные стены удерживали земляной вал от сползания в воду, грозили врагам, вселяли уверенность в защитников.

В одном месте колья образовывали проем с обеих сторон крепостного рва. Тут в лучшие времена явно имелся небольшой мостик, через которые путники, пришедшие со стороны степи, попадали в городище. От мостика осталось