— Пообедаем?

— Принеси для начала вина и два бокала, — сказал Горе.

Он ждал, нетерпеливо барабаня пальцами. А когда трактирщик наполнил оба бокала, спросил:

— Послушай, начальник, что за человек этот Пэунеску? Ты что о нем знаешь?

Трактирщик пил нехотя и, опорожнив наконец бокал, сообщил:

— Он съехал после бомбежки.

— Ладно, это я знаю, — перебил его Горе. — Ты мне уже говорил. Я спрашиваю, хорошо ли ты его знал. Я слышал, что вроде он жулик. Обжуливал людей.

Трактирщик поставил бокал на поднос и покачал головой:

— Не слыхал. Ко мне он не больно наведывался…

— А я тебе говорю, — перебил его Горе. И опять ему ударило в голову: «Шесть тысяч голов скота! Я был бы сейчас на границе…»

— Я вот что еще тебе скажу, — начал он, снова распаляясь. — Я скажу тебе, что никому не удастся потешаться над Янку Горе. Это ты запомни. Деньги тут серьезные. Двенадцать тысяч голов скота. Разрешение было, было все, что надо. И я не позволю себя дурачить, как эта сумасшедшая мадам Попович!

Трактирщик вздрогнул и удивленно поднял на него глаза.

— Откуда вы знаете мадам Попович? — спросил он. — Кто вам о ней рассказал?

— Это мое дело, кто рассказал, — произнес Горе и растянул рот в загадочной улыбке. — Речь идет о том, что я не такой дурак, как эта мадам Попович…

— Бедная мадам Попович, да простит ее Господь! — прошептал трактирщик и благочестиво осенил себя широким крестным знамением.

Горе воззрился на него с суровым недоумением и вдруг крикнул:

— Ты что? Ты с чего это вздумал креститься?

— Да ведь как раз сорок дней, как она погибла во время бомбежки. И некому ее, беднягу, помянуть, — сказал трактирщик как-то вдруг устало.

Горе отпрянул и мрачно исподлобья поглядел на трактирщика.

— Значит, не та. Я о мадам Попович, женщине лет пятидесяти. Длинноносая такая Дама. Живет здесь поблизости, над этим мошенником Пэунеску. У нее служанка тоже малость полоумная, Елисавета.

— Бедная Елисавета! — печально улыбнулся трактирщик. — Я знаю ее с тех пор, как она приехала из Констанцы, лет эдак двенадцать-тринадцать. С тех пор, как овдовела мадам Попович. Я всех их знал. Они приходили к нам вечерами, когда у нас в саду был ресторан.

— Ну а с этой что случилось? — испуганно прервал его Горе.

— И она погибла во время бомбежки. Тогда, четвертого апреля, помните, когда думали, что тревога учебная, — будто так объявляли по радио.

— Бросьте, пожалуйста, не погибла она! — прервал его Горе. — Говорю я вам, я только что видел их, я своими ушами слышал, как они разговаривали…

Трактирщик покачал головой и недоверчиво ухмыльнулся.

— Значит, то были не они. Да простит их Господь! — повторил он. — Бомба упала прямо в убежище во дворе. Дом тоже разрушен взрывной волной, но бомба попала в убежище, где было полно народу. Сровняла его с землей. Сколько же тогда погибло душ! — добавил он, испуганно понизив голос.

Горе слушал трактирщика, недоуменно открыв рот, а дослушав до конца, помрачнел, вытащил платок и стал нервно утирать лицо.

— Послушай, хозяин, — начал он серьезно. — Ты, видно, решил надо мной посмеяться. Думаешь, если я выпил натощак два литра вина, то не соображаю. Но ты меня не знаешь. Если вино доброе, я и ведро выпью. У меня, хозяин, много миллионов. Жаль, связался я с этим жуликом Пэунеску. У меня ведь было все, что нужно, полный порядок…

Трактирщик робко улыбнулся и сказал как бы извиняясь:

— Может, вы чего перепутали…

— Говорю я тебе, я только что слышал, как мадам Попович и Елисавета препирались со своим жильцом…

— С господином судьей? — испуганно прервал его трактирщик. — С господином Протопопеску? Вы и с ним познакомились?

— Они все были в убежище. И я понял, о чем шла речь. Он не платил за квартиру.

Трактирщик уставился на Горе:

— А вы с чего это отправились в убежище?

— Услышал сигнал тревоги и пошел. Как все. Не сказать, что испугался, просто для порядка.

— Сегодня и тревоги-то не было, — тихо заметил трактирщик и виновато отвел глаза.

Горе беспокойно забарабанил по столу, но овладел собой и спросил:

— Вы чем сегодня кормите?

— Мясом с капустой.

— Принеси мне двойную порцию.

Трактирщик скрылся на кухне. Вспомнив, как он осенял себя крестным знамением, Горе стал хохотать, повторяя свистящим шепотом:

— Чертовы психи!

В этот момент в трактир вошла компания работяг, расселась за столом у невыбитого окна и занялась беседой. Трактирщик внес на подносе дымящееся блюдо и полбуханки хлеба.

— Сегодня пронесло, господин Костикэ, — обратился к нему один из работяг. — Всем по цуйке!

— Это была просто учебная, — вступил в разговор Горе. — Она и пяти минут не длилась. Говорят, и по радио объявляли, что учебная. Если бы я знал, не стоило и ходить в убежище.

Трактирщик вернулся за стойку и аккуратно разлил по рюмкам цуйку.

— Этот господин говорит, что сегодня была тревога, — решился он поддержать разговор.

— Учебная! — с полным ртом крикнул Горе.

— Не было, — разом сказали несколько человек. — Учебная была на прошлой неделе. Сегодня ничего не было.

— Он говорит, будто видел мадам Попович и Елисавету из большого дома с решеткой. И господина Протопопеску, жильца мадам Попович. Из того дома, где бомба упала в убежище.

Посетители стали глядеть на Горе, который, отложив до поры все свои огорчения, уплетал мясо с капустой.

— Я работал всю неделю на расчистке улицы, — заметил один работяга. — Там стоит только решетка.

— Он что-то перепутал, — сказал его товарищ.

Горе, чтобы лучше разглядеть всю компанию, повернулся к ним вместе со стулом. Потом, утерев рот и все лицо салфеткой, с сердцем кинул ее на стол и крикнул, решительно вставая:

— С кем побиться об заклад на три литра цуйки?

— Да о чем спор идет? — переспросил кто-то.

— Я покажу вам убежище, покажу мадам Попович и Елисавету, — не унимался Горе. — Зайду к ним в дом, объясню, в чем дело, и попрошу их показаться в дверях или хотя бы в окне и поговорить с вами.

Раздался смех.

— Далековато идти, — проворчал кто-то.

— Ну что, трусите? — крикнул Горе торжествующе.

— А я согласен на пари, — сказал один парень, встал и поспешно опрокинул рюмку цуйки. — Я работал в доме четырнадцать, там, где решетка.

Горе вышел на середину трактира и, улыбаясь, схватил руку парня обеими руками, — пускай все видят, что пари заключено. Потом поспешно вернулся к своему столику, взял шляпу и направился к выходу. Несколько работяг с шумом поднялись из-за своего стола и последовали за ним.