животное! – рявкнули на Александру. – Ты хоть знаешь, сколько силы ушло, чтобы призвать такую армию? Что ты с ней сделал?

Воздух взвизгнул, и спину опалило, будто по ней прошлись горящей палкой. Александра сжалась, закрывая голову руками. Второй удар трости обжег лопатки, третий – обрушился на ребра. А следом круглое навершие вздернуло ее за подбородок. Грозное, словно вылепленное из воска лицо, с вороньим носом и глубокой морщиной между бровей, приблизилось. Рука в перчатке взяла за волосы.

Марья Моровна посмотрела с внимательным омерзением, будто Александра была червяком, которого подали ей на тарелке.

– Отвечай, – сказала она, тщательно проговаривая каждое слово, – куда отправилась эта мерзавка?

Что-то было в ее настойчивом, ровном голосе или в том, как аккуратно складывались полные красные губы, что отчаянно хотелось сказать правду. Тем более вот же она, эта правда, на кончике языка, только и нужно – открыть рот, звуки выпрыгнут сами.

И Александра сказала бы, несомненно. Если б правая бровь Марьи Моровны не загибалась вверх, словно кисточка на рысьем ухе.

Глядя на эту самую кисточку, Александра смогла выговорить:

– Я… не знаю.

Марья Моровна хищно выдохнула через ноздри. Морщинка между бровями стала глубоким заломом.

– Тогда говори: куда делся цесаревич?

Этот ответ дался легче:

– Я не знаю.

– На что ты вообще годен! – взорвалась Марья Моровна и замахнулась.

Удар тростью звонко пришелся по челюсти, зубы хрустнули, Александра завалилась набок. Вдалеке возмущенно заржал Делир, раздались крики, но ничего не было видно.

Марья Моровна склонилась, изучая, как дыхание с хрипом срывается с губ Александры. Поддела концом трости взмокшие волосы и откинула со лба.

– Все-таки потрясающая живучесть… Мазь должна была убить живое тело за пару дней… Ох уж этот цесаревич, с его страстью спасать всякую гадость…

Звякнули шпоры, рядом остановился генерал.

– Что делать со зверем, ваше сиятельство? Не слушается команд, смял охрану, еле удержали.

– Отдай своим, – отмахнулась Марья Моровна. – Соскучились небось по мясу.

Александра дернулась и завозила ногами, силясь подняться. С губ ее вместе с кровью срывались слова, но так же беспомощно и почти беззвучно.

– Только сначала закончим с этим. – Марья Моровна кивнула в сторону Александры. – Поднимите.

Несколько рук подхватили и вздернули Александру на ноги. Она повисла, не в силах даже брыкаться. Голова плыла, весила хуже тыквы. Внезапно, словно наяву, она увидела разбитую осеннюю дорогу, мерно трясущуюся телегу со скрипучими колесами, а внутри – ее собственное израненное тело. Сколько оно выдержало, сколько натерпелось, сколько противилось смерти, даже когда его так настойчиво убивали… А она? Не смогла защитить, не смогла полюбить, лишь стыдливо выдавала за другое…

Знакомо звякнула банка мази, в нос ударил запах мяты.

– Расстегните, – прозвучал сухой приказ.

Доломан рванули так, что пуговицы отскочили с глухим фырканьем. Холодные пальцы вцепились в ворот рубашки и юркнули внутрь. Последний кусок железа в груди проморозило, будто на него опрокинули льдину. Внутри все онемело и покрылось коркой.

– Стойте, ваша светлость! Прекратите!

Александра узнала голос. Константин стоял на кромке леса, тяжело дыша, как после продолжительного бега, а на плече у него сидел основательно потрепанный Руссо.

– Ваше высочество, – отозвалась Марья Моровна. – Поверьте, так будет даже лучше. Живой он только обуза. Свое предназначение он выполнит и мертвым.

– Свое предназначение? – переспросил Константин. Он стремительно шагал к ним вниз по холму, и гусары расступались, давая ему дорогу. – Какое?

– Ну как же, сопроводить вас к Императрице…

Константин остановился напротив. Челюсть его заострилась, на ней от напряжения подрагивал мускул.

– В этом нет необходимости, я поменял свое решение, – сказал он негромко, но твердо. – Так и скажите отцу, я не поеду в столицу. Точнее, я отказываюсь от свадьбы.

В глазах Марьи Моровны угрожающе блеснуло.

– Приказ его величества был четким…

– Я помню приказ отца, и я осознаю последствия, но… – Он встретился глазами с Александрой, и голос его смягчился: – Но это моя судьба, и я волен связывать ее с тем, с кем желаю.

Марья Моровна опешила.

– Это из-за живого? Из-за него? – Внезапно догадавшись, она насмешливо скривилась. – Ах, из-за нее… вы все же узрели правду. Ну так что же, только скажите, и его величество достанет вам хоть полк таких, как эта, даже оденет их в мундиры…

Лицо Константина исказилось, он крикнул:

– Я не хочу полк! Я хочу… – Он осекся и закончил спокойнее: – Я лишь хочу, чтобы вы отпустили ни в чем не повинного человека…

Ворон хрипло, по-старчески крикнул.

– Хорошо же, – сказала Марья Моровна. – На этот случай у меня тоже есть распоряжения его величества.

Она схватила ворона, смяла в кулаке, и он превратился в шар чистой тьмы, распуская вокруг себя лучи тяжелого дыма. Она замахнулась, но ее перебили.

– Я надеюсь, вы не собираетесь покушаться на благополучие моего жениха?

Александра посмотрела туда, где на холме стояла высокая женщина в снежно-белом мундирном платье. Леденящий свет, исходящий от нее, слепил так сильно, что не сразу можно было разглядеть, что по одну сторону от нее топтался Егор, а по другую – хмурый вурдалак с эполетами генерала. Но Александра этих двоих почти не заметила. Весь мир отступил, все исчезло – беспокойные взгляды, крики воронов, смертельный холод, проникающий в каждую клетку, – осталась только она, императрица. Словно во сне, Александра дернулась из хватки – и ее легко отпустили. Она пошла на облако холодного света. Еще, еще шаг. Сердце билось заводной игрушкой. Что нужно сделать – она не знала, знала только, что это необходимо и что бороться невозможно.

Послышались далекие голоса, кажется, ее окликали. Звали и Сашей, и Сандрой – Александра не обернулась. Она передвигала ноги, но не сама, а будто кто-то дергал за ниточки, привязанные к коленям. Мир вокруг покрылся инеем, в крошечную дырочку виднелось белое мундирное платье с голубой перевязью. Подойдя на расстояние вытянутой руки, Александра остановилась. И внезапно вспомнила. Липкие прикосновения паучьих пальцев. И гадкий шепот. И слова… «вонзите это ей в сердце».

Тело перестало повиноваться, руки действовали сами – распахнули доломан и зашарили в подкладке.

«В сердце…»

Пришло ясное осознание: сейчас случится непоправимое, сейчас она совершит ужасное дело, убьет невинную женщину и разрушит потусторонний мир, а может, заодно и живой. Она попробовала закричать, но горло забило воском. А руки все шарили, шарили…

– Сандра? Сандра!

Александра очнулась внезапно и больно – как от щелчка по носу. Поняла, что зачем-то щупает подкладку. Только там было пусто.

Подняв удивленный взгляд, она увидела…

– Петя! – Все одиночество и тоска прорвались в этом ее истошном крике.

Пошатнувшись, она бросилась навстречу. Петр выглядел взъерошенным, помятым,