— Голода не боюсь. Моя мать часто не имела еды, но играла произведения Шуберта, а мы, дети, танцевали под эту музыку.

Она не привыкла пасовать перед трудностями и ни разу не усомнилась в правильности своего поступка, хотя то, что она увидела в России, превзошло все ее представления о бедствии.

Луначарский называл Айседору Дункан «царицей жестов», а ее приезд в Советскую Россию назвал «самым красивым жестом, заслуживающим самых громких аплодисментов». В течение трех месяцев ей пришлось решать организационные и хозяйственные вопросы: поиск помещения, его оснащение, подбор кадров. В октябре 1921 года в ее распоряжение был предоставлен особняк на Пречистенке (ул. Кропоткина), принадлежавший ранее балерине Балашовой, эмигрировавшей за границу. Это было светлое и просторное помещение, великолепной архитектуры, с мраморными лестницами, большими зеркалами в позолоченных рамах, с оригинальными люстрами.

Получив помещение, Дункан сразу же начала прием детей. К ее удивлению, детей оказалось во много раз больше того числа, на которое она рассчитывала. По воспоминаниям ее приемной дочери Ирмы Дункан, «ввалилась толпа детей, которые протягивали к ней ручонки скелетов, с пальчиками в соломинку, и кричали: «Айседора! Айседора!» — и довели ее почти до сердечного приступа, так как всех принять было невозможно». Тем не менее она приняла вдвое больше, разместив их по три на одной кровати. Удалось достать необходимую посуду, но в ней, по словам Ирмы, «нечего было готовить из-за голода в стране». Позже Дункан говорила корреспондентам, что в Москве она «увидела очень много детей, умиравших от голода». Она выложила на стол все привезенные с собой консервы, но их хватило ненадолго, детей кормили в основном картофелем и черным хлебом. Не зная русского языка, Дункан общалась с детьми с помощью своего переводчика Ильи Шнейдера (в дальнейшем муж ее приемной дочери Ирмы Дункан).

Занятия с детьми проводились 2 раза в день, с небольшим перерывом на обед. Дисциплина была строгой. Детям не разрешалось во время занятий разговаривать между собой, задавать вопросы, шалить, отвлекаться. Дети слушались беспрекословно свою строгую учительницу. Содержание танца они выражали жестами, мимикой, движениями ног, рук и туловища. Сама Дункан танцевала без обуви, и ее в России стали называть «танцовщица-босоножка». За короткое время она обучила детей нескольким танцевальным номерам, и это дало возможность выступить с детьми в Большом театре во время празднования дня Октябрьской революции 7 ноября 1921 года. На представлении присутствовал Владимир Ильич Ленин. Пантомимой и движениями тела дети под музыку «Славянки» показали крушение старого мира: как народ разрывает цепи рабства и строит новую жизнь. В конце представления они исполнили «Интернационал». Ирма Дункан так описала этот торжественный момент: «Зал встал, и 100 маленьких детей, окружив Дункан, протягивали ручонки к своей великой и лучезарной учительнице. Ленин долго аплодировал и послал ей букет цветов».

Официальное открытие школы состоялось только 3 декабря 1921 года. Школе было присвоено название «Театральная школа госпожи Айседоры Дункан». Представления проходили в театре «Зимина». Все полученные от выступлений деньги шли на покупку продуктов и дров. На Новый 1922 год в школе, к великой радости детей, была устроена «елка» с Дедом Морозом и Снегурочкой, с подарками.

Первое знакомство Есенина с танцовщицей произошло 3 октября 1921 года в студии художника Георгия Богдановича Якулова, который устроил званый вечер. Были приглашены приятели Якулова, среди которых был и Есенин. Позже всех приехала Дункан. Переводчик и журналист Илья Ильич Шнейдер так описывает знакомство Есенина со знаменитой танцовщицей: «Кто-то с криком: "Где Дункан?" — чуть не сшиб меня с ног. Это был Есенин». А через несколько минут Шнейдер увидел его стоящим на коленях перед танцовщицей, которая полулежала на кушетке и гладила его белокурую шевелюру, а потом поцеловала в губы. Есенин вскочил на стул и стал декламировать свои стихи. Позже она призналась, что "ничего не поняла", так как не знала русский язык, "но я почувствовала, что это музыка"».

Есенин был одет в элегантный серый костюм и лакированные ботинки. Он был очень красив и произвел на Дункан неотразимое впечатление. «Весь вечер он не отходил от нее ни на шаг»[49]. По окончании вечера он сел с нею в ее пролетку, переводчику Шнейдеру пришлось пристроиться на облучке. Когда извозчик почему-то три раза прокатил их вокруг одного храма, Есенин радостно воскликнул: «Повенчал!» Пролетка остановилась на Пречистенке, Есенин последовал за танцовщицей в особняк, в котором она жила.

Вскоре Есенин перешел жить на Пречистенку пока только в качестве гражданского мужа Дункан. С этого времени он стал всюду появляться с нею — в студиях, в клубах, в ресторанах, на прогулке по Арбату, в театре. Завистники говорили, что он ходит не с женщиной, а «с мировой славой», что только непомерное тщеславие заставило его разделить ложе с пожилой женщиной (она была на 17 лет старше Есенина), «чтобы с ее помощью получить мировую известность». По этому поводу ему приходилось выслушивать насмешки и колкости. Однажды ведущий одного концерта, представляя публике Маяковского, сказал:

— Среди нас находится еще один знаменитый поэт. Пожелаем ему найти свою Айседору.

Маяковский, по воспоминаниям современников, отреагировал незамедлительно:

— Может, и найдется какая-нибудь Айседура, но Айседураков больше нет.

Владимир Маяковский

Эту реплику подхватили эстрадные артисты, и в одном из ресторанов, где за столиком сидел Есенин с Дункан, они пропели частушку:

Поэт был шокирован и, стукнув стаканом о поднос, выбежал из ресторана. Айседора, не зная русского языка, не поняла злой иронии и, никак не отреагировав на эту насмешку поэтов, поспешила вслед за Есениным. Его недруги громогласно утверждали, что он влюбился не в женщину, а «в славу мировой звезды», чтобы с ее помощью показать себя всему миру, так как «слава ему дороже жизни», что он в силу своего тщеславия старается быть на виду, быть первым, «а не одним из первых», хотя никому не запрещено не только мечтать об этом, но и стремиться к этой цели. Колкости и насмешки завистников не поколебали решения Есенина оформить официально брак с Дункан. Лишь немногие истинные друзья Есенина, среди которых был Рюрик Ивнев, считали, что их связывало «искреннее и большое чувство».

Мнение об Айседоре в России было неоднозначным. Одни называли ее красавицей, несмотря на преклонный возраст, другие писали, что у нее «безобразные ноги и дряблая грудь, толстое лицо с мешками под глазами и под подбородком», которые она пыталась скрыть тем, что «поднимала голову вверх», но все сходились на том, что в ней «много было прекрасного и вдохновенного» (Соколов К. А.).