Прибалтика одним махом получила полный букет «удовольствий» — и разнузданный бандитизм, характерный для первого красного нашествия, которого она избежала под немецкой оккупацией, и систематизированный кошмар, характерный для второго, и весь комплекс социальных экспериментов 1918–1919 гг. Сельское хозяйство здесь было не общинное, как в России, а хуторское и помещичье — тем легче казалось осуществить коллективизацию, перебив помещиков с арендаторами, а батраков объединив в коммуны. Сначала-то батраки встретили новшество с восторгом. Но коммунизированные помещичьи закрома все равно выгребли продразверсткой. И объяснили, что, например, поросенок, родившийся от личной свиньи, — уже не личная собственность, а должен быть поделен поровну на всю коммуну. Почесав в затылках, мужики заговорили о возврате к «нормальной» жизни.

В Риге одновременно соединились элементы разных красных «эпох» — стихийные расстрелы и организованный террор ЧК, отдельные хулиганские грабежи и повальные обыски с реквизициями драгоценностей, «излишков» одежды и продовольствия. Прошло меньше месяца советской власти, и настал голод. Карточки не отоваривались, а купить еду было невозможно. Еще месяц, и на улицах стали подбирать умирающих от истощения, причем тех же рабочих. А в это время властитель Прибалтики комиссар Стучка (правильно — Штучка) устраивал в бывшем Дворянском собрании пышную свадьбу дочери, куда съехались гости со всей России. Рассказывали, что нигде до тех пор не было видано одновременно такого количества драгоценностей, как на участниках этого бала.

Латышские стрелки принесли с востока тиф. Он быстро пошел косить жертвы в многолюдном городе. Тифозными были забиты больницы и лазареты. Заражались и здоровые в жуткой скученности, без тепла и горячей воды. Понадобилось всего пару месяцев, чтобы даже самые низшие слои общества, городская чернь, встретившая «освободителей» ликованием, убивавшая немцев и «буржуев», начала смотреть на большевиков с откровенной ненавистью. И желать скорейшего прихода тех же немцев! Картина усугублялась национальными взаимоотношениями. Немцы выгонялись изо всех учреждений, их заменяли безграмотными латышами. Выгоняли из квартир среди зимы, выселяли в неотапливаемые бараки. Если в России звучали призывы за каждого убитого большевика убивать сто буржуев, то в Латвии — сто немцев. Быть немцем было так же опасно, как столбовым дворянином, многие пытались подделать документы под русских.

И вовсю свирепствовал террор. Волнами катились аресты. Несколько тюрем были забиты до отказа. Расстрелов было столько, что солдаты отказались в них участвовать. Эту "священную обязанность" взяли на себя молодые женщины-латышки. Они составили целый отряд, выглядевший достаточно живописно, поскольку рядились в одежду, снятую перед казнью со своих жертв, — каждая на свой вкус. И щеголяли кто в офицерской шинели, кто в вечерних декольтированных платьях, кто в шубах и шляпах с перьями, кто в сапогах, кто в изящных туфлях и ажурных чулках. Представьте, в таком виде женское палаческое подразделение участвовало во всех коммунистических парадах и шествиях. И прославилось крайним садизмом, истязая раздетых донага приговоренных, перед тем как их расстрелять.

Белые же силы, закрепившиеся на рубеже р. Венты (Виндавы), только-только готовились к настоящей борьбе. После соглашения с правительством Латвии Германия начала оказывать активную помощь балтийскому ландсверу. Немцы взялись серьезно. Подпускать большевиков к рубежам своей страны, бурлящей внутренними волнениями, они не собирались. Общее руководство фронта было сосредоточено в руках ген. фон дер Гольца. Балтийский ландсвер был сформирован наскоро, многие добровольцы из чиновников, студентов, гимназистов никогда не знали службы. Дисциплина и выучка были слабыми, боеспособность держалась на энтузиазме и патриотическом порыве. Германцы из этих полупартизанских отрядов взялись делать профессиональную армию.

Вместо генерала русской службы фон Лорингофена командиром ландсвера назначили майора Флетчера, Для обучения в каждую роту поставили германских унтер-офицеров. Добровольцы завопили и застонали в их руках, но в несколько недель эти унтеры сумели сделать из аморфной массы крепкие подразделения. Был создан немецко-балтийский ударный отряд лейтенанта Мантейфеля (рижский немец) в 1200 чел., отряд графа Эйленбурга в 800 чел., латышский отряд полковника Баллода в 2 тыс. чел., русская рота капитана Дыдерова, кавалерийские эскадроны Гана (ротмистр Ахтырского гусарского полка), Драхенфельса (подполковник Архангелогородского драгунского полка), Энгельгарда (местный помещик). Часть офицеров русской службы уехала в Ревель, в армию Родзянко, или перешла в отряд князя Ливена, считавшийся частицей русской, а не латвийской армии. Его численность возросла до 250 чел.

Активные действия начались в ночь на 2 марта. Отряды Мантейфеля и Ливена на подводах совершили быстрый бросок к г. Виндаве (Вентспилсу), атаковали красных и прорвали фронт. В авангардном бою командир ландсвера Флетчер дважды был ранен, но остался в строю, продолжая руководить операцией. Утром главные силы вышли к городу с юга, в обход с востока — рота фон Клейста в 200 штыков, а с запада, берегом моря — эскадрон Гана. После трехчасовых уличных боев Виндава была взята. Красные попытались ответить в другом месте, осадив г. Гольдинген (Кулдига), где оборонялся отряд Эйленбурга. Маневрировать приходилось одними и теми же силами. Оставив в Виндаве роту Радена в 150 чел., Флетчер снова усадил свои части на телеги и рванулся на выручку. Но, проведав о движении белых, большевики сняли осаду и отошли на свой берег реки. Через несколько дней красные повели наступление на г. Виндаву. Те же войска на тех же телегах помчались за 50 км обратно. Но помощь не потребовалась. Раден не только отстоял город, но и нанес контрудар в обход лесными дорогами, разрушив железнодорожное полотно и захватив вражеский бронепоезд.

После этих разведок и маневров началось общее наступление. 13 марта на фронте 130 км антибольшевистские силы прорвали боевые порядки врага и двинулись на восток пятью колоннами. Немцы Мантейфеля, немцы и русские Эйленбурга, русские Ливена нацеливались на г. Туккум (Тукумс), правее латыши Баллода шли на г. Доблен (Добеле), а на правом фланге германская Железная дивизия Бишофа в 4 тыс. чел. наступала на г. Альт-Аутц (Ауце). Вперед вырвалась колонна Мантейфеля и взяла Туккум, откуда большевики бежали. Они, правда, успели за несколько часов до падения города угнать множество арестованных и заложников из местной тюрьмы, но Флетчер, находившийся при отряде Мантейфеля, выслал погоню, которая освободила несчастных.

Пользуясь неразберихой в обстановке, Флетчер решил неожиданно нагрянуть в столицу Курляндской губернии г. Митаву (Елгаву) и выступил с наличными силами, не дожидаясь Железной дивизии и латышей Баллода. В авангарде наступал русский отряд. Он вышел севернее Митавы к местечку Кальницемсу (Калнциемс), всего в 40 км от Риги, и завязал здесь бой с противником, засевшим на старых, еще с мировой войны, рижских позициях. Ливенцы отвлекли на себя значительные силы, в то время как Мантейфель быстро шел на Митаву. Бой произошел в 6 км от города. Разбитые большевики в панике бежали, оставив в Митаве много имущества и припасов. Но отсюда увести заложников они успели. Пожилых и слабых в пути приканчивали штыками. Остальных загнали в и без того забитые рижские тюрьмы.