Джоэл кротко склонил голову, сложил руки под подбородком и молча пошел вдоль по коридору, очевидно, направляясь в ту свою комнату, которую Барт собирался превратить в семейную часовню. Она была уже готова, но молились в ней лишь Барт и Джоэл. Я туда даже и заглядывала.

Я привстала на цыпочки, чтобы поцеловать Барта, пожелать ему везения в любви.

— Я счастлива за тебя, Барт. Да, я честно признаюсь, что имела надежды на Тони, что они с Джори полюбят друг друга, и Джори перестанет страдать без Мелоди. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы у детей была мать, которую они помнили бы с ранних лет. Если бы она их полюбила, как своих собственных детей, это было бы счастьем. А если этого не случилось, значит, не суждено; но я счастлива за тебя.

Темные глаза Барта все выпытывали что-то у меня. Я вынуждена была спросить: «Ты женишься на ней?» Его руки легли мне на плечи:

— Да, я сделаю ей предложение потом, когда уверюсь, что она не обманывает меня. Я знаю, как я проверю это.

— Нет, Барт, это нечестно. Когда любишь, то нужно верить.

— Верить нужно лишь в Бога, остальное было бы идиотизмом.

Тут я вспомнила то, что часто говорил мне Крис: «Ищи — и обрящешь». Теперь я вполне убедилась в его правоте: как часто я подозревала людей, не доверяя их самым лучшим чувствам, и весьма скоро эти лучшие чувства испарялись.

— Мама, — с подкупающей доверительностью начал он. — Если бы Джори был прежним, Мелоди никогда бы и не подпустила меня к себе. Теперь я это понял. Она любила его, а не меня. Может, она даже воображала, что я — это он, потому что и я иногда нахожу сходство в нас с Джори. Я думаю, она принимала желаемое за действительное, потому что Джори больше не мог удовлетворять ее — вот она и обернулась ко мне. Но и тогда я, как всегда, был вторым после Джори. И лишь для Тони я — первый.

— Да, Барт. Джори не существует для Тони. Она видит его каждый день, но не замечает.

Ироническая улыбка появилась на его губах:

— Только ты не упомянула, что я — здоров, а Джори — нет. Я богат, а он в сравнении со мной — нищий. Он уже обременен двумя детьми, а не каждая согласится на чужих детей. Итак, счет три — ноль… и я — победитель.

Теперь я видела, что он нуждается в Тони вдвое более чем Джори — и я хотела его победы. Джори был сильным, даже будучи поверженным, а Барт, будучи здоровым, был таким неуверенным в себе, таким зависимым.

— Барт, если ты сам себя не любишь таким, какой ты есть, как же можно ожидать, что тебя еще кто-то полюбит? Тебе надо быть уверенным, что даже совершенно нищим Тони будет любить тебя.

— Вот это и выяснится скоро, — бесстрастно проговорил он. В его глазах появилось что-то, что напомнило мне о Джоэле. И Барт отвернулся от меня. — Мама, у меня есть некоторые дела… Увидимся позже. — И он улыбнулся мне с такой любовью, которой нечасто баловал.

Боже, какой сложный характер вырос из моего маленького ранимого Барта: противоречивый, вечно комплексующий, дерзкий и неуверенный одновременно…

Синди написала нам, как проходят ее летние дни в театральной школе: «Мы участвуем в настоящих спектаклях, мама, и мне очень все нравится. Я в восторге от своей новой жизни».

Мне очень не хватало Синди в эти летние дни. Мы плавали и в озере, и в нашем бассейне, и близнецы наслаждались всеми прелестями узнавания природы. У них прорезались первые зубы, и они весьма быстро ползали. Ничто не ускользало от их внимания, часто оказываясь в маленьких ручонках, которым все было нужно. Белый пушок на их головах превращался постепенно в колечки, щечки загорели на солнце, губки порозовели, а широко открытые голубые невинные глазки жадно «проглатывали» все зрительные впечатления.

Мы проживали это чудесное лето бездумно, бессознательно накапливая образы и впечатления, как фотографии в альбоме, на которые посмотришь — и нахлынут воспоминания. Фотографировали тремя камерами: Крис, Джори и я, ловя каждый интересный момент из жизни наших обожаемых близнецов. Они же обожали наши прогулки, каждая из которых сулила что-то новое: распустившийся цветок, незнакомый запах, утки или гуси, появившиеся вдруг в нашем бассейне, за которыми можно «побегать», птички, белки, кролики, наводнявшие наш сад.

Не успела я оглянуться, как лето прошло, и на пороге была осень. В этом году Джори уже мог насладиться приходом осени и буйством осенних красок в горах. Вскоре склоны гор покрылись разноцветным ковром запламеневших листьев.

— Всего год назад я пребывал в аду, — проговорил Джори, задумчиво разглядывая дали и взглянув мельком на свою руку, на которой больше не было обручального кольца. — Мое бракоразводное дело закончено, а я не ощущаю ничего, кроме усталости. Я потерял свою жену еще в тот день, когда потерял способность двигаться; и до сих пор я жив, наслаждаюсь жизнью даже из этого инвалидного кресла — и оказалось, что жить можно и в таком положении.

Я обняла его:

— И все это благодаря твоей выдержке, Джори, твоей воле. У тебя есть дети, они с тобой, так что твой брак наградил тебя кое-чем. У тебя есть имя в искусстве, не забывай об этом, и если бы ты захотел, ты мог начать вести балетный класс.

— Я не могу оставить на произвол судьбы своих детей, тем более, что у них нет матери. — Он с виноватой улыбкой обернулся ко мне. — Конечно, ты им вполне и более чем заменила мать, но я хочу, чтобы вы с отцом имели собственную жизнь, не привязанную к маленьким детям. Смеясь, я взлохматила его темные кудри:

— Какую такую «собственную жизнь», Джори? Мы с Крисом счастливы рядом с нашими детьми и внуками.

Яркие дни листопада становились все холоднее, принося с собой горький запах горелой листвы. Я вставала рано и шла в сад, забирая с собой Джори и близнецов. Они уже пытались стоять, держась за мебель. Дайдр даже делала неуверенные шаги, смешно расставив ножки, выставив попку, толстую от подгузников и пластиковых штанишек. Дэррен же вполне удовлетворялся ползаньем, в котором он настолько усовершенствовался, что быстро достигал желаемого. Однажды я даже поймала его на высокой парадной лестнице.

В тот прекрасный октябрьский день Джори держал Дайдр на коленях, и она счастливо подпрыгивала в такт подрагиванию коляски отца. Я шла рядом и держала на руках более сдержанного Дэррена. Барт приказал сделать две колеи для свободного проезда коляски, убрать с дороги все корни, что могли повредить ее ходу. Теперь, когда Барт наслаждался своим статусом хозяина Фоксворт Холла, он стал значительно более внимателен и уважителен к Джори.

— Мама, Тони с Бартом — любовники, не так ли? — внезапно спросил Джори.

- Да, — призналась я неохотно.

Тогда Джори сказал нечто, что несказанно удивило меня.

— Как странно, что мы рождаемся вместе в одной семье, и поэтому связаны волей-неволей всю жизнь, хотя с этим же человеком не захотели бы встретиться дважды, если бы не кровная связь. Правда?

— Джори, ты ведь не хочешь этим сказать, что так сильно не любишь Барта?