* * *

Мы добрались до дома к середине января и с облегчением убедились в том, что все в порядке. Цицерон возобновил активную адвокатскую деятельность в судах, а его предвыборный штаб снова начал проводить еженедельные совещания под руководством Квинта. Нам, правда, не хватало молодого Целия, но его отсутствие компенсировалось тем, что к команде Цицерона присоединился его старый друг Аттик, который, прожив двадцать лет в Греции, навсегда вернулся в Рим.

Об Аттике я хочу рассказать более подробно. До этого времени я лишь догадывался о том, какое важное место он занимал в жизни Цицерона, и, конечно, не мог предполагать, насколько полезен он окажется в будущем. И без того богатый, он незадолго до этого унаследовал чудесный дом на Квиринальском холме и в придачу двадцать миллионов сестерциев. Все это оставил Аттику его дядя, Квинт Касилий, один из самых свирепых и ненавидимых в Риме ростовщиков. То, что Аттик сумел сохранить добрые отношения с этим старым мизантропом, достаточно красноречиво говорит о покладистости его характера. Кто-то может решить, что с его стороны это был расчетливый подхалимаж, и ошибется. Такова была жизненная философия Аттика — никогда и ни с кем не портить отношений. Он являлся верным последователем Эпикура, полагавшего, что «удовольствие есть начало и конец счастливой жизни». Должен заметить, что Аттик являлся эпикурейцем не в традиционном — и ошибочном — толковании этого понятия, когда в него вкладывают лишь стремление к роскоши, а в подлинном. Подлинное же значение эпикурейства заключается в том, что греки называли словом атараксия, то есть в невозмутимости и полном душевном спокойствии, рассматриваемом как источник блаженства.

Аттик избегал любых споров и неприятных разговоров (стоит ли упоминать, что он не был женат), предпочитая днем предаваться философским размышлениям, а вечера проводить за ужином со своими учеными друзьями. Он полагал такую жизнь за образец для всего человечества, вот только, как однажды заметил Цицерон, забывал, что не всем выпадает унаследовать огромное состояние. Аттику ни разу не пришла в голову мысль заняться чем-нибудь столь опасным и надоедливым, как политика, но при этом, страхуя себя от возможных неприятностей в будущем, он усердно обхаживал всех аристократов, которые оказывались в Афинах (а за двадцать лет их там побывало целое стадо), преподнося каждому искусно разукрашенную схему его генеалогического древа. Кроме того, Аттик был весьма практичен во всем, что касалось денег. Короче говоря, мир еще не знал человека, бездельничавшего столь энергично, как Тит Помпоний Аттик.

Аттик был на три года старше Цицерона, который, должен признать, испытывал по отношению к нему что-то вроде благоговейного страха. Потому что кто может с легкостью войти в высшее общество, как не блестяще образованный богач, к тому же холостяк, который в свои сорок с небольшим лет больше всего интересуется генеалогией и может рассказать хозяину дома о его предках до десятого колена! Это делало его бесценным с точки зрения получения важнейшей политической информации, и именно от Аттика Цицерон узнал, как блестяще организована оппозиция его кандидатуре.

Сначала Аттик узнал за ужином от своей приятельницы Сервилии, единоутробной сестры Катона, о том, что аристократы действительно проталкивают Антония Гибриду в консулы. Через несколько недель Аттик передал Цицерону слова Гортензия, с которым он тоже водил знакомство, проговорившегося, что на консульских выборах Гибрида и Катилина будут баллотироваться на пару. Цицерон попытался обратить новость в шутку, заявив: «Двойная мишень в два раза больше обычной, значит, в нее в два раза легче попасть». Но на самом деле это был серьезный удар, и я видел, что Цицерон потрясен. Ведь у него самого еще не было человека, на пару с которым он мог бы бороться за два консульских места, а найти такого было очень непросто.

Но по-настоящему скверные новости ожидали нас поздней весной, после сенатских каникул. Аттик сообщил, что должен срочно увидеться с обоими братьями Цицерон, поэтому сразу же после закрытия суда мы трое отправились к нему. Расположенный неподалеку от храма Стрении, это был типичный дом холостяка — небольшой, но с прекрасными видами на город, открывавшимися из всех окон, особенно из библиотеки, которую Аттик сделал украшением своего жилища. Вдоль ее стен стояли бюсты великих мыслителей и много мягких кушеток. Они находились тут не просто так. У Аттика было одно железное правило: он никому, даже самым близким друзьям, не давал книги с собой, но любой из них мог прийти к нему в библиотеку и, удобно устроившись на одной из этих кушеток, читать или даже делать копии с манускриптов. И именно здесь, рядом с мраморной головой Аристотеля, мы обнаружили Аттика, одетого в свободную греческую тунику. Он читал, если мне не изменяет память, Kuriai doxai — «Главные мысли» Эпикура.

Не теряя времени даром, он сразу перешел к сути дела.

— Вчера вечером я был на ужине в доме Метелла Целера и дамы Клодии, и среди прочих гостей присутствовал не кто иной, как… Ту-ту-ту-ту-у-у!!! — Он изобразил звук фанфар. — Публий Корнелий Лентул Сура!

— Святые небеса! — улыбнулся Цицерон. — Ну и компания у тебя!

— Известно ли тебе, что Лентул пытается вернуться во власть, выставляя этим летом свою кандидатуру в преторы?

— Правда? — Цицерон задумчиво нахмурил брови и почесал лоб. — Они с Катилиной — не разлей вода и, вероятно, вступили в какой-то сговор. Видишь, шайка проходимцев увеличивается день ото дня.

— О да, это уже целое политическое движение: он, Катилина, Гибрида и, мне кажется, там есть и другие, но имен он мне не назвал. Кстати, Лентул показал мне клочок бумаги, на котором было нацарапано пророчество какого-то оракула. Тот якобы предрек, что Лентул будет третьим из Корнелиев, кто станет править Римом в качестве диктатора.

— Старая Сонная Башка — диктатор? Ха-ха! Надеюсь, ты рассмеялся ему в лицо?

— Нет, — ответил Аттик, — я отнесся к его словам вполне серьезно и тебе советую время от времени делать это, вместо того чтобы веселить слушателей своими убийственными шуточками. Я постарался разговорить его, и чем больше он пил прекрасного вина Целера, тем больше болтал, и тем внимательнее я его слушал. Под конец он заставил меня дать обет молчания и раскрыл самую страшную тайну.

— И что же это? — нетерпеливо спросил Цицерон, подавшись вперед. Он знал, что Аттик не позвал бы нас из-за какой-нибудь ерунды.

— Их поддерживает Красс.

Повисло долгое молчание.

— Красс будет за них голосовать? — спросил наконец Цицерон. Это был первый и последний раз, когда я услышал от него откровенную глупость. Видимо, он был слишком сильно потрясен, и в голове у него помутилось.

— Нет, — раздраженно ответил Аттик. — Он оказывает им поддержку! Дает им деньги и собирается купить для них все выборы. По крайней мере, так сказал Лентул.

Цицерон, казалось, утратил дар речи. После очередной долгой паузы заговорил Квинт:

— Я в это не верю. Лентул, должно быть, напился до зеленых чертей, если понес подобную чушь. Зачем Крассу отдавать власть в руки таких людей?