Завадский с трудом проглотил воздух, который раздирал ему легкие, как если бы он был до предела насыщен невидимыми частицами стекловолокна.

– Могу, – подтвердил он, дивясь тому, что собственный кабинет все сильнее клонится набок, подобно каюте тонущего коробля. – Могу, – повторил Завадский, часто глотая, дабы избавиться от воздушных пробок, заложивших уши.

– Так скажите, – вкрадчиво предложил журналист-колобок, указывая глазами на работающие диктофоны. – Вам теперь на эту тему много говорить придется, так что самое время поупражняться в красноречии.

– Я скажу… Сейчас…

Завадский умолк, борясь с подступающей дурнотой. Мысли мешались, как будто генеральские мозги кинули вариться в котел, старательно шуруя там поварешкой. В ушибленном боку ощущалось усиливающееся онемение. Время от времени перед меркнущим взором генерала сгущалась черная туча, сквозь которую на него глядел тот тип, который ударил его у входа в здание штаба. Янтарные глаза, полыхающие совершенно нечеловеческой яростью. Как этот безумец очутился в толпе помятых жизнью контрактников? Затесался туда специально, чтобы под шумок добраться до начальника штаба? Зачем? Кто он такой?

– Скажите, скажите, – настаивал журналист, голос которого звучал так, словно его пропустили сквозь несколько слоев ваты.

Генеральский язык кое-как повернулся во рту, выговаривая с натугой:

– Че… Человек-рысь…

– Вот те раз! Кого вы имеете в виду?

– Его… его фамилия Хват, я вспомнил, – лепетал Завадский, губы которого приняли синюшный оттенок. – Он… он перехитрил меня, выжил… выбрался оттуда.

– Ничего не понимаю, – заволновался журналист, вставая со стула и часто озираясь на дверь. – Вы бредите? Вам плохо?

Завадский попытался дотянуться до него через стол скрюченными пальцами, надсадно хрипя при этом:

– Ты мудак, Павлуша… Вместо того чтобы стреляться, надо было предупредить МВД Чечни, Северной Осетии, Ингушетии и Кабардино-Балкарии… Выставить посты на дорогах… Блокировать Моздок, Нальчик, Нарзань… Наз… Назрань… Но поздно.

– Что поздно? – взвизгнул журналист, проворно отпрыгивая от шарящей в воздухе генеральской руки.

Она в последний раз поймала пустоту, стиснула ее в кулаке и застыла.

Это был конец.

Машинально опуская глаза, я вижу свою собственную руку, держащую стакан. На дне плещется водка, допивать которую нет никакого желания. Время давно перевалило за полночь, но сна ни в одном глазу. Хмеля тоже нет – давно выветрился. Еще бы! Колеса поезда тарахтят, как оглашенные, мы мчимся сквозь ночь на всех парах, минуты мелькают, как телеграфные столбы, которых сейчас за окнами не видать по причине полного мрака. Темная ночь. Темная, темная.

Осторожно ставлю стакан на пластиковую поверхность стола, осторожно качаю головой, осторожно говорю:

– История, конечно, интересная, но один момент кажется мне сомнительным, гм, извини.

– Какой же? – спокойно спрашивает мой товарищ, с которым я еду в Москву. Его глаза прячутся в тени надбровных дуг, их выражения не разобрать.

– Понимаешь, – говорю я, – меня всегда смущали концовки, в которых негодяи умирают сами по себе, от инфаркта или от кровоизлияния в мозг. Такой, знаешь, универсальный «инсульт-привет». Но подлецы на сердце не жалуются, вот в чем проблема. Вернее, они никогда не переживают так, чтобы их кондрашка хватил.

– При чем здесь кондрашка? Тебе что-нибудь известно о прикосновении отсроченной смерти?

Я киваю. Да, я наслышан об этой чертовщине. О ней туманно сообщают различные корейские, японские и китайские источники. Мне же «прикосновение отсроченной смерти» всегда казалось красивым вымыслом, легендой, мифом. Никто не сомневается, что хорошо сконцентрированный и нанесенный в нужное место удар может отправить человека на тот свет – это может продемонстрировать почти каждый знаток восточных единоборств. Но как поверить в то, что легкое прикосновение, почти незаметное для жертвы, может привести через час (или через год) к летальному повреждению внутренних органов? Это не кирпичи об голову крушить, не руку в песок по локоть вгонять, это уже что-то из области сверхъестественного.

– Касание отсроченной смерти, угу, угу, – говорю я, покашливая в кулак. – Кажется, прием практиковался мастерами Шаолиня. Они вроде отлично знали человеческую анатомию и безошибочно поражали любую смертельную точку противника.

Мой товарищ тихонько смеется:

– Ты слышал звон, да не знаешь, откуда он. Поражается не любая абстрактная «точка смерти», а совершенно определенная, в зависимости от времени суток. Кровь подходит близко к поверхности тела в разное время дня по-разному, нужно отлично знать законы ее циркуляции, чтобы нанести удар именно туда, куда нужно. Не зря на Востоке говорят: «Наша смерть рассчитывается не только по звездам над головой, но и по росе под нашими ногами».

– Тебя тренировал настоящий китаец? – любопытствую я.

– Какой идиот запустит в спецназ ГРУ настоящего китайца? И как только подобная глупость может прийти в голову? – Товарищ укоризненно вздыхает. – Наш инструктор был нашим человеком, проверенным, надежным. Согласно легенде, он являлся тренером школы восточных единоборств, хотя, конечно, ничему особенному гражданских не учил. Однажды его пригласили помериться силами китайские мастера ушу, объявившие его шарлатаном. Их было четверо, и все они после схватки слегли в больницу, хотя видимых повреждений ни у кого из них не было. Провели на больничных койках месяц – ровно столько, сколько сулили инструктору. Он их не убил, не покалечил, а просто вывел из строя на заранее определенный срок, представляешь? – Глаза товарища подергиваются ностальгической пеленой. – Сам я на такое не способен. Но нанести удар отсроченной смерти могу. Это делается так называемым «кулаком демона», когда вперед выдвигается второй сустав среднего пальца… Хочешь, продемонстрирую?

– Спасибо, не надо. – Я решительно отстраняю протянутую ко мне руку, пальцы которой сложены соответствующим образом.

На что звучит:

– Я легонько. Могу отключить тебя ненадолго, скажем, на пять минут.

Понимаю, что это всего лишь специфическая шутка, но развивать ее дальше у меня нет ни малейшего желания.

– Очень заманчивая перспектива, но я воздержусь. Мне интереснее узнать, что было дальше, когда ты…

– Стоп, стоп! – Кулак товарища превращается в протестующе вскинутую ладонь. – Речь идет не обо мне, а о неком Михаиле Хвате, так?

– Так, – киваю я.

– Вот давай и не отклоняться от намеченной линии.

– Давай не отклоняться.

В доказательство серьезности своих намерений я отодвигаю стакан с недопитой водкой, выставляю на стол локоть согнутой руки, поверх нее укладываю свою голову с подчеркнуто заинтересованными глазами.