хотелось увидеть Эсеня. Будь его воля, он бы вызвал брата оттуда, из-за недостижимой черты. Баосян с яростью подумал, что заставит Эсеня показаться и стать свидетелем гибели Юани — властью, данной ему Небесами.

По министерскому пропуску он выехал за пределы Императорского Города, затем — за внешние стены Ханбалыка, где начинались предместья. Роскошные усадьбы потянулись перед ним островками теплого света во тьме. Баосян отыскал безымянную усадьбу, и дверь отворилась на стук.

Внутри ожидала она. Приветливая улыбка и все то же фарфоровое совершенство, которое запомнилось Баосяну в прошлую их встречу.

Он сказал на ее родном южном наречии:

— Приветствую дражайшую супругу.

* * *

Красота Мадам Чжан всегда существовала отдельно от внешности. Иллюзию совершенства создавал самоконтроль. Она играла роль красавицы и, хотя с момента их последней встречи прошли годы, все еще казалась привлекательной. Щеки слегка оплыли, и белизной кожи она была обязана скорее пудре, чем природе. Но запястья сверкали, как снег, в шитых золотом рукавах, и шея казалась гибким стебельком цветка. Она стояла неподвижно, вся в дрожащих бликах света от фонарей, мерцающих на подвесках в прическе, на покрытой перламутровой пылью коже. Одинокий локон волос спускался вдоль стройной шеи, словно выпущенный из прически любящей рукой.

Это был спектакль для мужчины, который любит женщин. При обычных условиях в Баосяне зажегся бы ответный огонек, невольное осознание возможности, пусть ее и не обязательно воплощать в реальность. Но тут он ощутил отстраненность на грани отвращения. Спектакль был рассчитан на прежнего Баосяна, который не владел Мандатом, не спал с мужчиной и мог ощущать что-то еще, кроме черного ужаса. Как будто его привязали к собственному трупу, лицом к лицу. Абсурд.

Мадам Чжан промурлыкала:

— Не должна ли эта женщина побеспокоиться о здоровье своего супруга? Он так похудел.

Баосян взял протянутую руку и сжал крепко, на грани жестокости:

— Не стоит.

На ее лице не отразилось ни боли, ни понимания. Словно она ничего не почувствовала.

— Нет? Я слыхала, вы недавно убедили мир в обратном, но я помню вас юношей с обычными мужскими интересами. Почему бы нам не доставить друг другу радость? Ведь мы женаты.

Судя по выражению лица, ей хотелось, чтобы он взял ее прямо здесь, на скромном казенном ложе, под неусыпными взглядами ее слуг. Но было что-то пугающее в том, как она держалась в его объятиях — ни мягкости, ни податливости, ни обычного человеческого тепла. Нет, ничего ей на самом деле не хотелось. У Баосяна по спине поползли мурашки. Это ведь он виноват. Он пробудил ревность в ее муже, стал причиной смерти ее возлюбленного. Он лишил ее всякой надежды и власти. Даже если Мадам Чжан думала, что обратилась к нему по собственному выбору, свободы в этом выборе было не больше, чем у воды, текущей вниз с холма привычным руслом.

Баосяну вдруг стало противно от ее непроницаемой маски. Ему нужно увидеть правду, докопаться до свидетельств своего преступления… Он выпустил ее руку и резко сказал:

— Вам нет нужды притворяться. Только не передо мной. Я знаю, что вы любили генерала Чжана.

На миг ему открылось ее горе. Но это было похоже на шторм, бушующий под водой, рвущий водоросли, поднимающий песок со дна морского… и не достигающий поверхности.

— Любовь! — повторила она, и ее душа, смеющаяся легко и яростно, показалась ему совершенно чужой телу, пропитанному горем и отчаянием, как соляным раствором. — Разве любовь бывает невзаимной?

Она снова подняла руку и коснулась его щеки кончиками ногтей. Гнев ее был яростен, как когти леопарда, терзающего добычу. Она искала удовольствие в чужой боли, потому что не могла ощутить свою.

— Но, возможно, супруг мой и прав — новобрачным следует сначала узнать друг друга, чтобы достичь гармонии. Так скажите же мне, Ван Баосян… Я чувствую, когда у человека есть власть. Я знаю, у вас ее не было в те времена, когда вы приезжали ко мне по делам. Пределом ваших амбиций было успешное управление провинцией.

Лакированные кончики ногтей чуть впились в кожу. Ее желание причинить боль казалось одновременно и наигранным, и искренним. Она спросила:

— Что же за решение вы приняли, если вам был ниспослан Небесный Мандат?

А он вообще что-то решал?..

Воспоминание перенесло его в прошлое. Там была боль, требующая бездумно ответить ударом на удар. Он стоял один в юрте Эсеня и смотрел, как догорают его книги. Вдали жутко ржали кони. Баосян вспомнил страшную ясность своего желания и тот момент, когда появились призраки. Это желание засело в сердце ледяным осколком, раскроив его надвое.

Пусть Эсень умрет.

Когда вошел Оюанов предатель, останавливаться было уже поздно. В тот, первый, раз тьма подхватила и унесла его, дала чистейшее чувство облегчения. Это случилось задолго до того, как та же самая тьма превратилась в яму неизбежного отчаяния и горя.

— Вы сказали мне, что намерены уничтожить Великую Юань, — сказала Мадам Чжан. — Захватить трон. Править. Вы действительно хотите именно этого?

Сердце у него сжалось от незнакомой боли. Даже думать стало трудно.

Что бы ни отразилось на лице Баосяна, Мадам Чжан ответила ему улыбкой, не менее хищной, чем ее ногти.

— Я рада, что мы пришли к взаимопониманию. Но давайте условимся не заглядывать в душу, супруг мой. Не думаю, что мы способны вынести правду друг о друге.

Она подала сигнал слуге, и тот вышел.

— Должна отдать вам должное. Чэнь Юлян в качестве отвлекающего маневра против Чжу Юаньчжана сработал замечательно. Мое войско готово присоединиться к нам по первому вашему слову.

Слуга вернулся с подносом, на котором лежал одинокий мешочек. Мадам Чжан взяла его, но протянуть Баосяну не спешила.

— Что касается другой части вашего плана… вот то, что вы просили. Вы уверены, что нужен именно такой состав? При неправильном обращении он может быть опасен.

Баосян взял у нее из рук мешочек. Боль утихла, но чувствовал он себя словно тень человека.

— Не беспокойтесь, — сказал Баосян. — Уверен.

* * *

— А от вас есть толк, не правда ли, Министр?

С балкона верхнего яруса храмовой пагоды открывался вид на озерную гладь, где торчали сухие тростники. Мраморные мостики белыми радугами изгибались между заснеженными островками. Где-то запела незнакомая птичка. С высоты Баосян различал крыши резиденции Третьего Принца рядом с западными воротами Императорского Города, а за ними — и всю столицу. Деревья и дома были укутаны снежными шапками. Город напоминал игрушечную миниатюру.

— Я проверила снадобье, — продолжала Госпожа Ки. Она бросила на Баосяна оценивающий взгляд, и он понял: сейчас проверяют его самого. Заденет ли Министра недоверие? Баосян остался спокоен. Пусть видит, что ему это безразлично. Он и