Северный «Безымянный» хребет рассекался здесь в меридиональном направлении широким (до полукилометра шириной) ущельем, восточная стена которого отличалась особенной высотой. Ущелье это служило руслом протоку, который, начинаясь на северных склонах восточной части Безымянного хребта, пересекал затем долину и направлялся в прорыв южного хребта, образовавшего в этом месте ту характерную излучину, излом, о котором я выше имел уже случай упомянуть. К востоку от русла долина, которой мы шли, уклонялась несколько к северу, Безымянный же кряж, при значительной своей высоте, получал такую своеобразную конфигурацию, что на нем я считаю не лишним остановиться. Он казался двойным. Южный, и в то же время более низкий, представлял гряду кроваво-красного цвета: это были жирные глины, подостланные гранитом и, если я не перепутал образчиков, прорванные выходами красного же кристаллического известняка. Северный, отличавшийся значительной относительной высотой, подымался на плоскогорье, которое, при значительном наклоне к югу, упиралось в красную гряду.

Таким образом, между последней и осевой частью всего поднятия, представлявшей мощные выходы кремня, расстилалась долина, уровень коей значительно превышал уровень той, которая залегала между описываемым Безымянным хребтом и Курук-тагом, т. е. южным хребтом. Поверхность этой долины, как оказалось впоследствии, представляла выходы почти перпендикулярно поставленных сланцев и песчаников, которые, распадаясь на тончайшие пластинки, превратили ее, выражаясь фигурально, в скребницу гигантских размеров. Наконец, в довершение этого описания, мне остается сказать несколько слов о растительности, покрывавшей эту местность в пределах моего кругозора. Прежде всего, конечно, бросались в глаза желтые полосы, сопровождавшие русло меридионального протока; это были заросли чия, камыша и каких-то кустарников, несколько редевшие по мере приближения к прорыву в южных горах. Зато там виднелись два совершенно самостоятельных желтых пятна, из коих одно, ближе к протоку, носило название Тешек-булак (Копаный ключ), другое же было без имени. У подошвы красной гряды также имелся оазис, хотя пока и скрытый от нас в складках этой последней, – Улан-таманта, заросший шиповником и различными злаками. Но и помимо названных урочищ, где, так сказать, концентрировалась растительность, последняя виднелась всюду в северных горах, редкими насаждениями одевая их склоны и спускаясь даже в долины.

Пройдя меридиональное русло, мы некоторое время шли вдоль красной гряды, затем пересекли ее по седловине и взобрались на вышеописанную долину, составляющую южное подгорье, точнее, террасовидный уступ Безымянного кряжа. Параллельные оси хребта, отвесные слои песчаников и кремнистых сланцев обнажались здесь в виде щетки и трещали и ломались под ногами у лошадей; вообще же поверхность этой долины, довольно однообразная по составу выступающих здесь пород, отличалась чрезвычайной пестротой окраски, которая стушевывалась только там, где гуще разрастался травянистый покров. К сожалению, ни одно из этих растений не годилось в гербарий и теперь названо быть не может. Сбегающие с хребта временные потоки не успели образовать здесь значительных промоин; в большинстве случаев нам встречались только ничтожные канавки, имевшие до 60 см ширины и не более 30 см глубины; подобный факт не покажется странным, если мы примем в соображение, что воде приходилось здесь иметь дело с твердой породой (кремень), залегающей к тому же пластами, спайность коих перпендикулярна к ее течению.

По мере движения нашего на восток долина все более и более подымалась, благодаря чему и подъем на перевал через Безымянный хребет оказался малозаметным. Впрочем, мы перешли его по глубокой седловине, обставленной живописно торчащими скалами. С перевала мы увидали впереди обширный оазис, носивший название Крук-торак, или, по монгольски, Хюра-таурум, что, как нам говорили, означает в переводе «Сухое место» (3875 футов, или 1181 м). К нему вело сухое песчаное русло, обросшее лозой и гребенщиком, громадные, до 30 см в диаметре, отмершие корни которого, полузамытые в песок, торчали то там, то сям в этом русле. Мы выбрали для бивуака прекрасное местечко среди густейших кустарных зарослей и близ ручья, протекавшего тут обильной струей пресной воды.

Не доходя до красной гряды, в продольной долине, мы кое-где видели следы верблюдов; поэтому тогда же решено было со станции Крук-торак вернуться назад и попытать еще раз счастья в поисках верблюдов.

Рахмет с сыном остались при лошадях, а я с Комаровым и Ташбалтой, встав в 2 часа ночи, отправились на экскурсию. Луна ярко освещала наш путь, но в то же время и придавала фантастический характер знакомой нам местности. При резких переходах от света к тени каждый утес принимал самые дикие очертания, каждая впадина казалась бездонной пропастью. Но привычка к ночным передвижениям помогла нам счастливо добраться до спуска в долину с красной гряды, а там стало свертать, и мы уже без труда разыскали урочище Улан-таманта, скрытое между холмами.

В этом урочище остался Ташбалта с лошадьми. Я же с Комаровым направились поперек долины, к прорыву в южном хребте и Курук-таге. Вскоре мы, в свою очередь, разделились: Комаров направился к безымянному урочищу, замеченному нами у подошвы Курук-тага, я же взял левее, на урочище Тешек-булак. Пройдя глинистую площадку, примыкавшую к красной гряде, я достиг сая, который и повел меня далее к желтому пятну, видневшемуся, пожалуй, еще километрах в семи-восьми от меня. Подойдя к одинокой скале, торчавшей среди русла временного протока, я стал ясно различать впереди, в чиевых зарослях, какое-то подозрительное движение.

Я тотчас же принял все необходимые предосторожности и осторожно полез на утес. Под его прикрытием я почувствовал себя свободнее, а потому, не торопясь, в бинокль осмотрел предстоящую арену охоты во всех ее мельчайших подробностях. Ничего, достойного описания, я там не заметил. Урочище имело бугристый характер, окружено было солонцом и поросло чием, среди которого виднелся какой-то кустарник, как оказалось потом – гребенщик. В этих порослях разгуливали джейраны. Это не означало еще, что там не могло быть и верблюдов. Они, может быть, утешал я себя, лежат где-нибудь среди бугров и, пожалуй, отсюда кажутся такими же буграми… Поэтому я не уменьшал осторожности и, где пригнувшись к земле, где чуть не ползком, прошел расстояние, отделявшее меня от пригорка, возвышавшегося на самом краю Тешек-булакского оазиса. С него я еще раз осмотрел местность и на этот уже раз окончательно убедился, что в урочище верблюдов не было; на моих глазах паслись только три джейрана, стрелять по которым я и не подумал из боязни напугать верблюдов, которые каждую минуту могли еще явиться сюда. Но, увы, они не явились…

Было уже два часа пополудни, когда я решил покинуть свою обсерваторию. Джейраны были еще тут, в нескольких шагах от меня… Я успел дать по ним три выстрела. Двух убил наповал, третий ушел раненый и, конечно, стал вскоре добычей лисиц, которые, в числе двух, неизвестно откуда здесь взявшись, распустив свои хвосты, тотчас же помчались за ним.

На выстрелы явился ко мне Комаров, и мы уже вдвоем, сняв предварительно шкурки и нагрузившись мясом, побрели обратно в урочище Улан-таманта.

Наступили сумерки, когда мы прибыли к помянутому ключу, а через час мы уже садились на лошадей, чтобы к ночи добраться до бивуака.