Во всем Екатерина способствовала Потемкину, поддерживала почти все его начинания по управлению и освоению Северного Причерноморья, но даже при всей своей «очарованности» светлейшим вряд ли эта опытная и сильная женщина в угоду ему закрывала глаза на явные недостатки в исполнении правительственной политики на местах. Наверно, она оценивала деятельность и достижения Потемкина как реальный правитель, учитывая ограниченное время и различные объективные обстоятельства. Много не было сделано, немало осталось только на бумаге, но и победы неоспоримы. Кременчуг понравился Екатерине, и она сразу пишет своему постоянному корреспонденту во Франции — барону Гримму, что город «прелестнейшая местность, какую мне случалось видеть, здесь все приятно». В письмах к русским адресатам она была более словоохотливой, в подробностях рассказывала о своих впечатлениях, чтобы к ее возвращению мнение при дворе изменилось в пользу светлейшего, и недоброжелатели поняли: она довольна увиденным, их критика необоснованна. «Чтобы видеть, что я не попусту имею доверенность к способностям фельдмаршала князя Потемкина, — пишет Екатерина в столицу, — надлежит приехать в его губернии, где все части устроены как возможно лучше и порядочнее; войска, которые здесь таковы, что даже чужестранные оные хвалят неложно; города строятся; недоимок нет». Сравнение Екатеринославского наместничества с увиденными прежде тремя малороссийскими губерниями, даже при всей пышности приема, было не в пользу графа П.А. Румянцева, «оттого что ничему не давано движения, недоимки простираются до миллиона, города мерзкие и ничто не делается». Возможно, это преувеличение, призванное отразить субъективное мнение Екатерины, но контраст между «старыми» и «новыми», бурлящими жизнью, губерниями бросился в глаза императрице. По ее словам, «с тех пор, как мы въехали в Екатеринославское наместничество воздух, и все вещи, и люди переменили вид, и все кажется живее».

4 мая путешественниками было получено известие о вступлении в российские границы «знаменитого путешественника» императора Священной Римской империи Иосифа II, путешествующего под именем графа Фалькенштейна. Встреча двух коронованных особ состоялась 7 мая на берегу Днепра, не доезжая трех верст до местечка Новые Кайдаки. Екатерина сама в письме к своему постоянному корреспонденту описала странное и комичное положение, в котором они оказались: «Он (Иосиф) рассчитывал обедать у меня, я же рассчитывала найти обед у фельдмаршала князя Потемкина, а сей последний вздумал поститься, чтобы выиграть время и приготовить закладку нового города. Мы нашли (в Кайдаках) князя Потемкина, только что возвратившегося из своей поездки, и обеда не оказалось». Но так как нужда делает людей изобретательными, то знатным вельможам пришлось взять на себя роль прислуги: «князь Потемкин затеял сам пойти в повара, принц Нассау — в поваренки, генерал Браницкий — в пирожники, — и вот их величествам никогда еще с самого дня их коронации не случалось иметь столь блистательной прислуги и столь плохого обеда». Приехав в Кайдаки около трех часов дня, Екатерина, граф Фалькенштейн и все сопровождающие все-таки получили обед на 13 кувертах — по числу присутствовавших за столом. За столом, наверное, долго смеялись собравшиеся, вспоминая недавнее приключение и критически оценивая способности Потемкина в кулинарии, признавая все остальные его достоинства.

Отъехав на 8 верст из Кайдак, 9 мая путешественники стали очевидцами закладки храма в Екатеринославе. В походной церкви — шатре, раскинутом на лугу, отслужили литургию, а затем все пешком добрались до назначенного места. По совершению водоосвящения с молебенным пением в присутствии императоров двух обширных европейских империй был заложен камень в основание церкви во имя Преображения Господня. Потемкин подал Екатерине особую плиту, она положила ее в основание, а Иосиф II добавил кирпич и известь. Это была та самая церковь, задуманная светлейшим в его грандиозном и фантастическом плане построения Екатеринослава наподобие храма Св. Петра в Риме, только он мечтал сделать ее «на аршинчик длиннее». С иронией отнеслись иностранные свидетели не только к возможности возвести такое здание на пустынных землях, но и вообще к идее устроить губернский город из немногочисленных в то время построек. Действительно, вскоре после закладки храма его строительство приостановилось, и уже только после смерти Потемкина на этом месте была сооружена более скромная церковь.

Что же увидели в Новороссии Екатерина II и ее великолепная свита? Что им показал Потемкин? Для них было приготовлено невиданное по разнообразию и пышности зрелище. Французский посланник Л.-Ф. Сегюр, находившийся в свите, писал: «Потемкин всегда старался преодолевать препятствия, разнообразить величественные картины, представлявшиеся взору императрицы, и оживлять даже пустыню…» Само собой разумеется, что многие развлечения, задуманные Потемкиным, носили отпечаток его своеобразного характера. Они дают интересный материал для истории придворного быта России XVIII в. Несомненно, большая часть задуманной Потемкиным феерии имела чисто развлекательные цели. Конечно, на это ушла уйма казенных денег, миллионы и миллионы, которым можно и должно было найти лучшее, полезное применение. В этом отношении, пожалуй, прав был граф де Людольф, заметивший, что «для разорения России надобно не особенно много таких путешествий и таких расходов».

Но вот что важно: Потемкин действительно декорировал города и селения, но никогда не скрывал, что это декорации. Сохранились десятки описаний путешествия по Новороссии и Тавриде. Ни в одном из них, сделанных по горячим следам событий, нет и намека на «потемкинские деревни», хотя о декорировании упоминается неоднократно. Вот характерный пример из записок того же графа Сегюра: «Города, деревни, усадьбы, а иногда просто хижины так были изукрашены цветами, расписанными декорациями и триумфальными воротами, что вид их обманывал взор, и они представлялись какими-то дивными городами, волшебно созданными замками, великолепными садами». Важно и другое: потемкинская феерия была так блестяща, так разнообразна и непрерывна, что не всякий наблюдатель был в состоянии отличить развлечения от идей — в высшей степени серьезных, поистине государственного масштаба.

По дороге в Херсон Екатерина проезжала и с интересом осматривала слободы Хортицы, Грушовку, многие большие и малые селения. В городе Никополе Потемкин представил ей «в довольном числе поселянников», родом из Польши. На вопрос «о благосостоянии их сообщества в рассуждении поселения в сих местах» они через старосту ответили краткой речью, «изъявляющей надежду свою на власть всевышнего Бога и упование на монаршую Ея величества милость». И светлейший, и императрица остались довольны. Екатерине нравились новые приобретения Российской империи, она разделяла оптимизм князя о большом потенциале нового края и его будущем. Приближаясь к Херсону, императрица с удовольствием писала П.Д. Еропкину: «Хорошо видеть сии места своими глазами; здесь все делается и успевает… польза окажется со временем… здешние жители все без изъятия имеют вид свежий и здоровее, нежели киевские, и кажутся работящее и живее. Все эти примечания и рассуждения пишу к вам нарочно, дабы вы, знав оныя, могли кстати и ко времени употребить сущую истину к опровержению предубеждений, сильно действующих иногда в умах людских. Все вышеописанное оспаривать может лишь слабость, либо страсть или неведение». Всей своей корреспонденцией во время путешествия Екатерина готовила общественное мнение к тому, что слухи о грандиозных и бессмысленных тратах Потемкина — наветы недовольных, что в новых землях все благополучно, и только благодаря многотрудным стараниям ее верного друга и помощника Потемкина юг России превращается в плодороднейший край. И главное, милость ее и доверенность к светлейшему князю неизменны, никакие интриги и наговоры не могут поколебать ее мнение и отношение к Потемкину.