А у сотника, в свою очередь, получается, уже десятки кулак составляют; он за каждым ратником с приказом не набегается, потому в десятниках должен быть уверен, как в себе самом. Тем рать от толпы, хоть и вооруженной, и отлична, потому и бьет даже и большую силу. Видел, небось, как на ярмарке хороший боец, хоть росту и невеликого, но обученный воинским приемам, шутя выстоит против здорового детины, который кое-как руками машет, и отделает того, не вспотев. Вот потому в походе свои мысли и сомнения, что да как надобно, ратник, ежели он путный, до дома приберегает! А в бою… Что десятником сказано, то и богами велено. И никого более между ними нет. И чем крепче десятники держат свои десятки, тем крепче сотня в руках у сотника, тем больше надежды у всех ратников вернуться домой живыми и с добычей.

Всю оставшуюся дорогу Веденя ехал словно в полусне, ничего вокруг не видел и не замечал, только впитывал разговор Луки с Алексеем. У таких воинов побыть полноправным слушателем – уже немалая польза: где бы и когда еще он про такое узнал? А наставники ударились в воспоминания и смеялись над прошлыми своими или чужими ошибками, попутно разбирая их, словно нарочно для него, так что к выселкам он подъезжал в странном состоянии.

С одной стороны, снимать его со старшинства никто не собирался, и выбыл из десятка он не по своей воле, но, с другой стороны, Одинец не просто так вперед выдвинулся: он во время боя взвалил на себя ответственность за всех друзей. Такое забыть трудно. Однако дядька Алексей прямо сказал, что десяток принимать Ведене. Выходит, не справлялся Одинец, и заменить его надо было для пользы дела?

Одинец слыл упорным и неглупым парнем, да и нравился он Ведене. Они вроде и разговаривали не много, но держаться старались вместе, а теперь выходило, что только наметившуюся дружбу придется порушить? Противиться воле наставников Одинец, понятно, не станет, но вдруг обиду затаит?

Даже мелкая обида душу кровянит не хуже гвоздя в сапоге и со временем не стирается, а только сильнее разгорается, лежа на своем месте, покуда случай для нее не выпадет. Не зря отец Ведене не раз повторял, что лучше в горячке глаз подбить, но избыть недомолвку, чем в одиночку с этой лихоманкой беседы вести. Так что, хочешь– не хочешь, с Одинцом с глазу на глаз переговорить придется, и если он своего десятника понять не захочет, то и дорожки им выбирать разные. А ведь он не один – там еще полтора десятка отроков. Понятно, что на старшинство никто из них не замахивается, однако как они на его возвращение посмотрят?

Как ни волновался Веденя, как ни переживал, но едва выехали на луг перед весью, к нему враз вернулись спокойствие и уверенность, словно кто-то его за ворот взял, встряхнул и на нужное место поставил.

Наставники, даже не взглянув на построившихся по случаю их приезда отроков, направились прямиком к навесу, под которым уже суетились Коряжка с Лаптем, накрывавшие для них стол. Только Рябой чуть придержал коня и склонился с седла к Ведене:

– Ну, сынок, теперь за тобой дело. Давай, не мнись!

Строй воинских учеников встретил прибывшего старшого спокойно: ни усмешек, ни косых взглядов, скорее, любопытные и выжидающие. Разве только Ершик с Тяпой переглянулись, да Крас оценивающе смерил с ног до головы.

После приветствия подошел с докладом Одинец.

– Старшой! Десяток вернулся с… – чувствовалось, что Ефим просто не знает, что говорить дальше. Назвать их авантюру походом было бы верхом нахальства, и наставники, пожалуй, за этакое наградили бы не только нужниками. Веденя с интересом ждал, как вывернется приятель, а тот неожиданно для самого себя выпалил то, что обычно говорил Коник, – с учения!

Лука, уже подошедший к столу, хоть и не смотрел в сторону отроков, но внимательно прислушивался к ним и от такого заявления помотал бородой и хрюкнул что-то невнятное, но ничего не сказал.

А Одинец, справившийся с этим нешуточным препятствием, закончил доклад без запинок. Доложил, как положено, о раненых и убитом Касьяне. Добавил, что задача, поставленная наставником десятку на утро, выполнена. И, закончив, обнаружил, что пропали неуверенность и беспокойство, мучившие его с самого начала их похода. Он даже выдохнул с облегчением: теперь пусть у десятника голова болит, а с него этих нескольких дней за глаза хватит.

– Тогда так… – отдал свой первый приказ Веденя. – Сейчас за ложки, а как поедим – строиться. На смотр.

Обед, состряпанный из всего, что удалось добыть отрокам за день, оказался сытным, но вкусным его не назвали бы и дворовые псы Ратного. Еще совсем недавно, до начала учебы, никто из мальчишек и пробовать бы не стал такое варево, но сейчас ели так, что ложки гнулись. Рябой с Игнатом повернулись к отрокам спинами, чтобы не показать улыбок.

Короткий послеобеденный отдых Веденя использовал для тщательного осмотра снаряжения и оружия, обращая внимание на истрепанную и грязную одежду отроков, их нечесаные лохмы, прорехи в рубахах и нечищеные сапоги. Откуда в нем взялась такая въедливость, он и сам не знал, но по-другому у него уже не получалось. В конце концов, сделав несколько замечаний и построив отроков, он довольно толково распределил работы до ужина.

Веденя уже направился в сторону наставников, чтобы доложить о текущих делах и получить указания, когда заметил, что все споро двинулись, кому куда велено, а вот Крас так и стоял на месте с независимым видом, не трогаясь с места. Только заложил большие пальцы рук за пояс и разглядывал молодого десятника. Не с насмешкой или вызовом, а скорее с равнодушием и легким пренебрежением, словно спрашивал: ну и что ты со мной теперь сделаешь?

Красу с Ершиком, Тяпой и Бронькой Веденя поручил вычистить пустовавшую до того халупу: из разговора наставников в дороге он понял, что те решили заночевать здесь. Негоже наставникам в одном доме с учениками – и разговоры у них не для мальчишеских ушей, и дела свои, да и самим отрокам без пригляда вольготней. Но, судя по всему, парня это не устроило. Пресечь подобное требовалось немедленно, поэтому Веденя и не колебался.

– Ну и чего стоим? Кого ждем? – повернулся он к Красу. – Вперед. Догоняй своих!

– Угу. Счас-с-с… – с таким добродушным выражением лица на ссору вроде бы не напрашиваются, но… – Пусть вон Тяпа старый навоз тягает, ему впору. Я лучше рыбки наловлю к ужину, а то от Коряжкиного варева с души воротит.

Веденя задержался с ответом только на мгновение, но Крас это заметил и почти дружески улыбнулся.

– Выполнишь, что велено, и перед ужином сам доложишь! – Веденя и не подумал улыбаться ему в ответ. Повернулся и направился к наставникам.

Крас постоял, словно раздумывая или ожидая продолжения разговора, но Веденя больше не смотрел в его сторону. Отрок хмыкнул и вразвалочку направился к реке, где еще раньше заприметил завлекательный омуток, обещавший богатый улов. Мысль, как можно поставить на место «выскочку» и заодно показать всем, кто тут чего стоит, родилась у него сразу же, как только он узнал, что наставники собираются вернуть Веденю на старшинство. Опыт, полученный в прошлый раз, когда он пробовал воспротивиться Одинцу, даром не прошел. Поэтому теперь Крас решил действовать более умно. Ну, ему самому, по крайней мере, так казалось. Изъянов в своем плане он не видел, а потому пребывал в чудесном настроении, предвкушая будущую «победу».