— Рома, надеюсь, твой китайский товарищ настроен положительно, и не предскажет крах моего банка? А то я приду к тебе за займом! — совсем как ребенок сипит взрослый, уже грузный мужчина, похохатывая в кулак.

Ирина тоже снимает своего дракона вслед за Яковом, и подносит к Донгу. Скрутив бумажную голову, раскрывает, разламывает крохотное печеньице и извлекает на свет тонкую бумажную ленточку с иероглифами.

— Ну и? Что там? — протягивает клочок под нос китайцу, смешливо кривя губы, и тот невозмутимо отвечает, почти без акцента, почтительно приняв послание из девичьих рук.

— Съешь «лунный пирожок», красавица, скажу. Только так, а то не сбудется. Вкусно? — щурит хитрый глаз и улыбается, когда девушка послушно проглатывает печенье.

— Не очень. Вечно ты со своей сдобой, Донг. Так и хочешь превратить меня в толстуху. Ну, давай уже, предсказывай! — фыркает Ирина, пританцовывая на месте под нетерпеливые взгляды гостей. — Не томи.

— Как скажешь… — согласно кивает китаец. Пропускает ленту-предсказание сквозь пальцы, неожиданным фокусом обращая бумагу в пыль. — Самое смешное желание — это нравиться всем, — произносит вежливо, отыскав глаза девушки. — Мало знать себе цену, надо еще пользоваться спросом. Не прогадай в покупателе, красавица.

Ирина краснеет, а Яков смеется. Громко и не совсем уместно, обняв девушку за шею, пока Донг не останавливает его недовольным:

— Прямые слова неприятно слышать, но они способствуют правильным поступкам. Хорошее лекарство горько на вкус, зато помогает больным. Ешь! — заставляет парня съесть его печенье и говорит уже куда спокойнее:

— Чтобы укротить дракона, победи сначала самого себя, а потом врагов. Как может владеть мечом не владеющий собой? Прежде чем куда-то идти, спроси у неба, где ты находишься. Спроси, и, возможно, получишь ответ.

Предсказания странно звучат — с горькой толикой нравоучения и неприятного послевкусия. Я не знакома с мудростью поднебесной страны, но своего дракона подаю китайцу почти с опаской. Сегодня я в линзах и мне ни к чему щуриться, но все равно Люков оказывается быстрее, и то предсказание, что заключено в яркой бумажной фигурке, для меня с тяжелой еловой ветви снимает он.

Донг долго смотрит в мои глаза. Заметив руку Ильи, опустившуюся на плечо под его осуждающим черным взглядом, что-то жестко говорит на китайском, хмуро сведя брови.

— Обойдешься, — невозмутимо и куда резче вежливых условностей отвечает парень, и я тут же чувствую, как он крепче прижимает меня к себе.

Китаец вновь что-то недовольно повторяет, поджав тонкие губы. Коротко качает головой. Я поднимаю глаза на Люкова и по привычке тянусь указательным пальцем к переносице — поправить очки.

— Илья, что он сказал? — спрашиваю с тревогой. — Твой друг что, нам не рад?

— Ну почему же, — ровно бросает парень, меряясь с Донгом взглядами. Успокаивающе скользит ладонью вдоль моей руки, снова вызывая простой лаской безотчетный трепет в душе. — Мне — возможно. А вот тебе очень даже рад, птичка.

Я с сомнением отворачиваюсь и гляжу на свою ленточку-предсказание, белоснежным фитильком мелькающую в ловких пальцах мужчины, и на лицо — плоское, узкоглазое, сосредоточенное на моем спутнике.

— Что-то не похоже, — неуверенно бормочу, а Илья уже едко замечает китайцу:

— Смотрю, ты не на шутку прибарахлился? Занятно. Раньше тебе хватало двух штанов, халата и мокасин. И рисины под циновкой в драной лачуге. По какому поводу так вырядился, мастер Янг?

Мужчина молчит, и Люков сердито цедит:

— Давай же, Донг! Какого черта делаешь вид, что не понимаешь меня? На хозяина, небось, брешешь по-русски?

— Ты! — неожиданно сплевывает сквозь зубы китаец, подавшись вперед. — Неблагодарный зубастый щенок! Отродье безголового пса! Ошметок хвоста гремучей змеи!

— Точно, — принимает выпад парень. — Здесь я с тобой согласен. Зубастый, и с псом это ты верно подметил.

— Блевок дохлой саламандры!

— Угу.

— С памятью короче, чем хвост осла и нос обезьяны! С сердцем меньше желудя!

— Ну, пусть так. Хотя я еще не забыл свои ругательства. И твои тяжелые оплеухи в наказание за них. Гляжу, ты запомнил все.

— Все. — Я сама не замечаю, когда тон разговора мужчин меняется, из сердитого превращаясь в тихий диалог. — Ты никогда не был послушным мальчишкой и иногда заслуживал наказания.

— Не был.

— Глупый, но всегда самый дерзкий. Смело раздувающий тлеющие угли и лезущий на рожон.

— Я быстро научился запоминать уроки. Благо, в учителях недостатка не было.

— Вижу. Твоя?

— Моя.

— Уверен, что заслужил?

— Нет. Но рук убирать не стану, Донг, нравится тебе это или нет.

Я едва ли понимаю, о чем речь (обо мне или показалось?), а китаец уже смеется. Щурит глазки-щелочки, всплескивает себя довольно ладошками по пухлым бокам.

— Гляди ты! Неужто со мной говорит мужчина, а не желторотый обидчивый птенец?

— Да, как видишь, оперился.

— Простил ли?

Пауза молчания почти звенящая. Вязкая и волнующая, вибрирующая на волнах сдерживаемых чувств в особом вакууме тишины, вобравшем нас троих. Когда проходит минута и мне уже кажется, что вопрос китайца так и останется без ответа, с губ Люкова все же срывается:

— Не уверен.

— Пусть так, — соглашается с его выбором Донг. Подняв подбородок, протягивает к парню небольшую натруженную ладошку в желании получить его апельсинового дракона.

— Достань! — шагнув навстречу, почему-то обращается ко мне, и я послушно извлекаю из фигурки аккуратное печеньице. Разломив, достаю ленточку и передаю китайцу. — Ешь! — следует немедленное указание. — А свое ему отдай.

— Но ведь… так, наверно, нельзя?

Я хорошо запомнила действия китайца в отношении чужих предсказаний и пытаюсь возразить, не понимая тайного умысла такого обмена, но мужчина настаивает.

— Илья? — оборачиваюсь к Люкову за помощью, однако натыкаюсь на взгляд, озадаченный не меньше моего, удивленный и растерянный одновременно.

— Трусишь, красавица? А на вид такая смелая, — улыбается Донг. — Что ж, это всего лишь игра, — разводит руки в стороны, — поступай, как хочешь.

И я решаюсь — игра так игра. Вручаю Люкову свое печенье, а его — уверенно сую за щеку. Проглотив лакомство, не успеваю даже ахнуть, как обе бумажки облачком пыли распадаются в пальцах китайца.

— Циркачей сегодня здесь, как баб с пирожками на рынке в базарный день, — ворчит не зло парень. — Кончай с этими трехгрошовыми фокусами, Донг. Не впечатляет.

— Помнится, когда-то своими фокусами мне удавалось вырвать улыбку у одного молчаливого мальчишки, — грустно фыркает мужчина. — Тогда они не казались ему такими уж дешевыми.