Тарас Бульба, носитель истинно казачьей традиции, смириться с этим не хочет. Жизнь без войны, без подвига, без славы и грабежа для него бессмысленна: «Так на что же мы живем, на какого черта мы живем, растолкуй ты мне это!»

Дважды созвав раду, Тарас с помощью пьяных казаков переизбирает чересчур миролюбивого кошевого. Новый кошевой, старый товарищ Тараса, Кирдюг, помогает выйти из положения: решено «пустить с челнами» одних только молодых казаков; «пусть немного пошарапают берега Натоли», то есть Турции. И тут являются гонцы с Гетманщины, чтобы сообщить ужасное известие: православные церкви отныне «у жидов на аренде», а ксендзы-недоверки запрягают православных христиан в брички. Намерение «пошарапать» забыто; немедленно выместив зло на местных жидах-торговцах, безжалостно побросав их в Днепр, запорожцы (и не только молодые) отправляются в поход на польский юго-запад, чтобы сражаться против унии, столько же позорной, сколько и кровавой. Впрочем, Тарас Бульба, любивший выслушать обвиняемую сторону, щадит одного из казнимых, высокого и тощего, как палка, Янкеля – сниженный, местечковый инвариант имени библейского праотца евреев Иакова – за то, что он знал Тарасова брата Дороша. Этот Янкель еще сыграет свою роль в судьбе Тараса Бульбы, а значит, и в сюжете повести.

В беспощадном походе против «недоверков» (казаки отрезают груди у женщин, сдирают кожу с ног у тех редких пленных, которых отпускают живыми, толпами убивают католических монахов, «жидов, женщин») мужают сыновья Тараса. Рассказчик, который в этих сценах не отделяет себя от запорожцев, восхищается ими. Но возле города Дубно казаки вынуждены остановиться. Долгая осада, в которую они берут крепость, томит их вынужденным бездельем. А самое страшное – что младший сын Тараса, не в меру чувствительный Андрий, сокрушенный чарами прекрасной польки, переходит на сторону врага. Эту весть Бульбе сообщает жид Янкель; полковник не хочет верить («Ты и Христа распял, проклятый Богом человек!»), но вскоре сам убеждается в этом. Осада прорвана подоспевшим польским отрядом. Получив поддержку, поляки переходят в наступление, но Андрий в бою не участвует. Зато старшего, Остапа, избирают атаманом на место погибшего героя Кукубенко.

Если до этого момента целью Тараса Бульбы была месть за поруганную веру, то отныне он – мститель за измену, он грозный судия своему сыну. Никто, ничто не заставит его уйти от стен осажденной крепости, пока не свершится воздаяние. Даже когда приходит весть о татарском нашествии на Сечь, Тарас отказывается вернуться домой. По совету мудрого старика Касьяна Бовдюга казачество разделяется надвое, и та половина, что решает остаться, избирает Тараса Бульбу наказным атаманом войска. И тогда совершается месть. Андрий попадает в засаду, и сурово-справедливый отец, повелев сыну слезть с коня, казнит его: «Я тебя породил, я тебя и убью!»

Это первая из трех «равновеликих» кульминаций сюжета, распределенных по трем эпизодам, которые зеркально отражаются друг в друге. Вторая связана с героической гибелью старшего сына, Остапа, которая как бы смывает сыновний грех Андрия, искупает его. О том, что Остап в руках ненавистных поляков, Тарас Бульба узнает в Сечи, куда его, тяжко израненного, полуживого, в забытьи, отвозит верный друг есаул Дмитро Товкач. Как кузнец Вакула в повести «Ночь перед Рождеством» использует во благо нечистую силу и верхом на черте летит в Петербург, так Тарас Бульба прибегает к корыстным услугам «нечистого» Янкеля, которого некогда пощадил во время погрома. Явившись к Янкелю в Умань, Бульба сторговывается с ним (причем мотив использования зла во благо обыгрывается на все лады: «вы, жиды, и черта проведете»; «вези меня хоть на черте» и т. д.). Обложенный кирпичом, он с помощью местных «жидов» прибывает в Варшаву, где пытается выкупить Остапа. Напрасно. Даже свидание с сыном перед самой казнью, и то срывается. Переодетый иностранным графом из немецкой земли, Тарас проходит через все кордоны, но в последнюю минуту его православная душа не выдерживает хулы гайдука. Герой вступается за веру отцов – и только невероятная жадность поляка спасает его от ареста.

Тарас Бульба вынужден пойти на площадь, где казнят казаков. Испытание зрелищем сыновних мук ужасно и в то же время – величественно. Тарас, опозоренный Андрием, гордится мужеством Остапа («Добре, сынку, добре»), который ни звука не произносит перед еретиками. И лишь в последнюю минуту, в предсмертном страдании восклицает: «Батько! где ты? Слышишь ли ты?» – не зная, что отец затерялся в толпе любопытствующих поляков. На этот сыновний возглас, в котором явственно слышен отзвук крестной мольбы Христа к Отцу (подробнее см. ст. «Андрий»), Тарас Бульба не может не откликнуться: «Слышу!» Этот отклик, прозвучавший в полной тишине, раздается поистине как гром среди ясного неба, и в образе Тараса Бульбы окончательно проступают «божественные» черты. И жуткая месть за сына, которую он, вместе со стодвадцатитысячным войском, обрушивает на поляков, не деля их на правых и виноватых, не щадя никого, поголовно вырезая женщин, детей, стариков («не считая жидов»), это «небесная» кара Тараса. Его «богоподобие» освобождает Бульбу от необходимости подчиняться духовной власти. Поэтому, даже когда православные попы просят казаков остановиться, пощадить невинных – и войско склоняет голову перед авторитетом церкви, – Тарас не останавливается. Он сам себе духовная власть; он исполнен пророческим гневом; он вершит кровавые поминки по Остапу; он – «последний из могикан».

Тарасов полк продолжает жечь костелы, вырезать местечки, доходит до Кракова, но в конце концов сам попадает в руки воинов коронованного гетмана Потоцкого и оказывается на костре. Это третья кульминация и одновременно развязка повести. Сын-«иуда» был казнен Отцом-«яхве»; христоподобный Остап был казнен врагами веры православной; теперь приходит пора Отцу-громовержцу пройти через высокую муку казни.

Не случайно его путь в смерть пролегает через всеочищающую огненную стихию, а смерть дарит ему последнюю радость. С вершины утеса, с высоты своей «олимпийской Голгофы» сжигаемый на костре Тарас наблюдает, как братья казаки спасаются от польской погони (и даже криком успевает предупредить их об опасности). А главное – он становится свидетелем смерти брата ненавистной польки, что соблазнила своей страшной красотой Андрия. И если последние слова казаков, погибших в бою за Дубно, были славословием Отечеству и вере православной, если последнее слово Андрия было о польской панночке, если последний выкрик Остапа был обращен к отцу, то последнее слово Тараса превращается в пророческую хвалу русской силе, которую ничто не пересилит, в прорицание о грядущем возвышении русской земли, из которой «подымается <…> свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!».

Эти «пророческие» слова, введенные во 2-ю редакцию повести (1842), – не только дань идеологии «официальной народности» эпохи Николая I, не только аллюзия,