лет были вместе! Слушайте, а ей от этого одни плюсы: человеку же надо на что-то жить, это раз, а во-вторых, так дорога в Америку ей будет всегда открыта, а мы с вами знаем, что жизнь в России – не сахар. Больше того, они Марию все равно не оставят в покое. Рано или поздно это все равно случится. Приблизить эту неизбежность с определенными выгодами в наших общих интересах, Боб».

Боб пообещал ему, что все мне передаст, и поспешил уйти. А вечером того же дня пересказал мне этот странный разговор.

– Боб, – улыбнулась я. – Как мой друг, вы же знаете мой ответ?

– Я и не сомневался, Мария, – вздохнул Боб. – Я ему передам, что ты отказалась. Но, честно говоря, я даже не вполне верю, что такое предложение Полу поступало. Думаю, что это его очередные фантазии.

– Фантазии или нет, – ответила я, – прошу вас передать ему, чтобы они пошли в жопу. Слышите, господа? В жопу! – сказала я демонстративно громко, и звук, казалось, навеки впитался в непроницаемый бетон тюремной камеры.

После отбоя я еще долго не могла заснуть. Не странное предложение ЦРУ беспокоило меня в ту ночь, а то, что после целых пяти лет отношений мы с Полом совсем не знали друг друга. Я по своей почти детской наивности развесив уши слушала его сказки про успешный бизнес, беззаветную любовь и веру в то, что наши страны могут быть друзьями, принимая все как неоспоримые истины и не задавая вопросов. А он так и не понял, что я и Родина – понятия неразделимые. Кто есть человек, не следующий своим идеалам? Просто мешок с костями. Тот факт, что Пол хотя бы подумал о том, что я могу продать свою страну, а уж тем более произнес вслух это идиотское предложение, говорит о том, что он никогда не знал меня – женщину, которую якобы любил.

Новый год

Мой маленький самодельный календарик показывал, что сегодня 31 декабря, а, значит, осталось всего несколько часов до Нового 2019 года. Джим прислал мне поздравительную открытку – напечатанную на листе бумаги малюсенькую картинку с фотокопией картины заснеженной русской деревни, мирно дремлющей под покровом звездной ночи. Я аккуратно вырвала ее из открытки и зубной пастой, которую девочки научили меня использовать в качестве клея, налепила на нижнюю часть календаря. Поделку я закрепила на бетонном выступе тюремного окна, чтобы, засыпая и просыпаясь, любоваться до боли знакомым родным пейзажем, который согревал сердце и уносил мысли туда, в маленькое село, затерянное где-то на бескрайних российских просторах моей необъятной Сибири.

В том нарисованном мире крыши маленьких домиков надели пышные белые шапки. Из трубы одного из них идет сизый дымок. Ветра нет, поэтому силуэт его ровен и тянется к небу. Крупные снежинки медленно падают на землю. Они тают на моем лице, превращаясь в теплые лужицы. Деревья тоже сменили наряд и, словно невесты, стоят вдоль заметенной пушистым снегом пустынной улицы. В оконцах некоторых домиков горит свет: домочадцы сидят в уютных комнатах и ждут наступления праздника.

Вот я медленно бреду по глубокому снегу к дому, где живут мои бабушка с дедушкой. Открываю калитку, иду по узенькой дорожке, поднимаюсь по скрипучим ступенькам на крыльцо. Там, в уголке, есть желтый, собранный из тонких прутиков веник, им положено обмести валенки перед входом внутрь. Я вхожу, щеки вспыхивают от внезапного тепла, чувствуется вкусный запах печеного мяса с картофелем, которое бабушка всегда готовит в духовке к новогоднему ужину.

– Маша! – бежит мне навстречу, громко топая ножками, моя маленькая сестренка Мариночка. – Давай скорей раздевайся! – прыгает она вокруг меня. – Мама ругается, пора за стол. Все собрались. Ты чего так долго?

– Иду я, иду, – отвечаю я, быстро снимаю шубенку и шапку-ушанку, стягиваю валеночки и бегу за сестрой в зал, к столу.

Все уже в сборе, ждут только меня, рассевшись вокруг праздничного стола. Запах мандаринов дополняет аромат разнообразных новогодних блюд. В углу просторной комнаты моргает разноцветными огоньками гирлянда на размашистой пушистой елке. Телевизор тихо поет знаменитую песню из советского кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию»:

Звенит январская вьюга, и ливни хлещут упруго,

И звезды мчатся по кругу, и шумят города[19].

Дедушка переключает канал – за пять минут до боя курантов мы все внимательно слушаем поздравление президента нашей страны. И вот уже бьют часы на Спасской башне Кремля. «Пора загадывать желание», – думаю я. Много времени мне не нужно, каждый Новый год у меня только одна мечта…

– Хэппи Нью Йеар! – раздался голос надзирателя в громкоговорителе, и я, вздрогнув, вновь оказываюсь в бетонной одиночной камере номер 2Е 5 Александрийской тюрьмы.

«… Пусть все в моей семье будут здоровы, – прошептала я и, подтянув к себе замерзшие коленки, обхватила руками пятки. – Господи, больше мне ничего не нужно».

Контракт

– Бутина, на выход! – приказал надзиратель, немного приоткрыв мою дверь.

От звука человеческого голоса в моей одиночной камере впервые за 33 дня я подпрыгнула. Нацепила кеды и вышла за охранником. Он проводил меня в классную комнату за углом отделения. Там, за школьной партой, в одиночестве сидела рыжеволосая мисс Спэрроу:

– Садитесь, Бутина, – она кивком указала мне на стул напротив.

Я осторожно присела на краешек, внимательно разглядывая ее лицо и пытаясь понять, чего ждать на этот раз.

– Мы рассмотрели жалобу ваших адвокатов о переводе вас на общий режим. Допустим, мы готовы ее удовлетворить, но есть одно условие.

Я молчала.

– Мы назначим вам испытательный срок в три месяца и посмотрим на ваше поведение. Но для этого вам понадобится подписать с нами контракт, – и она протянула мне листок бумаги.

В документе было несколько пунктов – условий, которые я должна была соблюдать во время моего испытательного срока, и место для двух подписей внизу – моей и тюремной администрации. В частности, мне запрещалось предпринимать любые попытки связаться с журналистами, я обязана была никому из заключенных не рассказывать о том, за что я в тюрьме, впрочем, и разговаривать с заключенными на любые темы мне было тоже запрещено. Любая попытка нарушения этих правил автоматически означала возвращение в одиночку на неопределенный срок.

– Извините, – внимательно прочитав документ, сказала я. – Насколько мне известно, может быть, я, конечно, ошибаюсь, но в Америке у каждого человека есть право разговаривать с другими людьми. Это еще называется, кажется, «свобода слова» и закреплено первой поправкой Конституции США. Этот документ фактически означает, что я отказываюсь от