– Если вы не доктор…

– Никоим образом, – мистеру Орфорду было необходимо полностью убедиться, что я это зафиксировала.

– Тогда как вы можете проводить операции?

– Я не провожу.

– Но…

Он вздохнул, и я почувствовала себя очень глупым ребенком.

– Оперирует доктор Гротман. Ментально.

– Вы имеете в виду, он вскрывает людей?

– В некотором смысле.

– Ментально?

– Да.

Мы начали ходить по кругу.

– Где вы практиковали до приезда в Лаффертон, мистер Орфорд?

– Брайтон.

– Странно, что кому-то захотелось покинуть Брайтон. Я бы точно не покинула.

Я надеялась услышать побольше о Брайтоне. Я хотела, чтобы мистер Орфорд рассказал мне о ритуалах, которые он – вернее, доктор Гротман – проводил там. В конце концов, не будут ли его новые пациенты впечатлены – и даже обнадежены, – услышав истории предыдущих успехов? Но он проявил явное нежелание вдаваться в какие-либо детали.

Мы побеседовали еще несколько минут, но разговаривать с Энтони Орфордом – это как разговаривать с пеленой тумана. Чем более прямыми были мои вопросы, тем более туманными его ответы, хотя он был неизменно вежлив.

Он поднялся и протянул руку. Я, очевидно, злоупотребила гостеприимством. Уже у дверей я попросила его еще один раз объяснить мне, как именно работает доктор Гротман, но чуть подробнее.

– Если вы когда-нибудь заболеете – а я, конечно же, надеюсь, что этого не случится, – и ваш врач окажется не в состоянии помочь вам, запишитесь на прием. И тогда вы поймете сами.

Улыбка снова появилась на его лице, когда я сказала «до свидания». Но термостат все еще показывал ниже нуля.

Я уехала из Старли совершенно сбитая с толку.

Так кто такой Энтони Орфорд? И кем был доктор Гротман? И есть у кого-нибудь из «них» лицензия на то, что «они» делают? По всей видимости, да. Не существует совершенно никаких правил, которые регулируют альтернативную терапию. Только полностью квалифицированный специалист может быть врачом. Но мистер Орфорд приложил все свои усилия, чтобы указать мне на то, что он за такового себя не выдает.

Меня все это очень обеспокоило.

Так что я отправилась обратно к Гленде Уоллер и попросила рассказать, что конкретно произошло во время ее консультации у Орфорда / Гротмана. Меня ожидал сюрприз. Ведь человек, которого она описывала как «доктора», был явно не тем человеком, которого я видела этим утром. Очевидно, когда в Энтони Орфорда вселяется доктор Гротман, он меняется. Он уменьшается в размерах, его спина начинает горбиться, на лице появляются морщины, а волосы редеют. Голос, который мне описала Гленда Уоллер, не был похож на голос Энтони Орфорда.

«На нем был белый халат, – сказала она, – и нужно было зайти в кабинку и переодеться в специальную больничную одежду. Все как надо, у него и лоток с инструментами есть. Как у дантиста. Сначала он начинает водить руками над вашим телом, но не прикасаясь к нему, поверх, понимаете? Затем он находит, что с вами не так и где оно находится. А потом, ну, он берет один из этих инструментов».

То, что произошло с миссис Уоллер дальше, кажется просто немыслимым. Хилер как будто бы делает надрез на теле пациента и извлекает пораженную ткань, опухоль, инфекцию – в чем бы ни состояла проблема. Гленда Уоллер утверждала, что почувствовала «что-то», но не боль. Она сказала также, что видела, как он «достал из тела что-то кровавое и, вперемешку с тканью и ватными тампонами, бросил в ведро под кушеткой».

Я спросила ее, что она почувствовала.

«Небольшую слабость, – сказала она, – и легкое головокружение. Но я не была встревожена или напугана, а должна была быть, правда?»

Я бы точно была. Меня встревожил и напугал один этот рассказ.

«Но я поверила ему. Я просто знала, что он знает, что делает, и что все будет хорошо. Так и произошло, не так ли?»

Я была вынуждена согласиться с Глендой Уоллер. Она вся светилась. Что бы с ней ни было не так, это прошло. Ей не было больно, и она больше не страдала. Было бы несправедливо сомневаться в ней и узколобо – не впечатлиться.

Тем не менее остаются вопросы в связи с хилерами, которые все-таки требуют ответов. Если практикующему подобное нечего скрывать, то почему он не пожелал ответить на мои вопросы развернуто и честно? Что именно происходит в кабинете и на «операционном столе» этого человека – или мне следует говорить «этих людей»? Только они знают это наверняка – но отказываются говорить.

Чудотворец или мошенник? Вопрос остается открытым.

Статья занимала несколько страниц в самой середине «Лаффертон эхо» и сопровождалась фотографиями Старли-Тор и вида на контору хилера с улицы. Также рядом была фотография Рэйчел Карр в аккуратной рамочке над ее именем. «Какая самодовольная, – подумала Фрея, – самодовольная и высокомерная».

Но сейчас ее голова была занята совсем другим, она приняла ванну, помыла и аккуратно уложила волосы, выбрала платье, передумала, выбрала другое, а потом отвергла оба в пользу черных шелковых брюк, черного сатинового пиджака и кислотно-розовой шелковой рубашки с глубоким вырезом.

В последнее время Фрея начала безоговорочно доверять своему внутреннему чутью, и в этот раз оно говорило ей, что Саймон Серрэйлер почти наверняка появится на ужине у своей матери.

Но когда Мэриэл ввела ее в большую комнату, где гостям предлагали напитки, Саймон не стал первым, кого она увидела. Это была стройная изящная женщина, с которой Саймон приехал к своему дому тем вечером, когда Фрея шастала по улицам в темноте.

На нее накатила тошнота, и ее желудок ухнул, как в быстро спускающемся лифте. Значит, Саймон был здесь, где-то в другой комнате, но скоро обязательно вернется, к этой женщине, которая была одета в обычный серый кашемировый свитер поверх длинной темно-серой юбки. Она думала, как бы ей уйти, прямо сейчас, может быть сославшись на внезапное недомогание – что не было бы совсем неправдой; как она может убраться, не видя его.

Мэриэл взяла ее под руку.

– Фрея, кажется, ты еще не встречалась с Кэт?

Женщина улыбнулась. Это была теплая, открытая, радостная, дружелюбная улыбка. Фрея ненавидела ее. Женщина протянула руку.

– Здравствуйте. Я много о вас слышала.

Фрея не могла говорить, она улыбнулась и пожала руку женщины.

Та рассмеялась.

– О, не переживайте… ничего плохого, только хорошее.

– Извините? – только и смогла она проговорить. Это слово прозвучало странно. Как будто на иностранном языке.