что та самая молодежь, которая сегодня поджигает здания и громит, завтра может заплатить за это потерей страны, в которой выросла <…> Если волнения начнутся в других городах, придется применять оружие. Иначе войдут советские войска. Тогда мы уже ничего не будем стоить. Тогда ни партия, ни правительство не будут уже обладать авторитетом. Наше положение хуже, чем в Чехословакии. Наша молодежь воспитана на бунтарских, героических традициях. Это глупое воспитание. Позитивным явлением видится то, что студенты сохраняют спокойствие. Перегорели в марте 1968 года. В письме к парторганизациям необходимо сказать о том, чего удалось достичь врагу. Если бы эти события произошли до 7 декабря, не был бы подписан договор с ФРГ. Сейчас звучат даже требования отдать верфь немцам: тогда, мол, будем лучше зарабатывать»[794].

18 декабря столкновения пошли на убыль, но это никого не обнадежило. Вечером на домашний телефон Гомулки опять позвонил Брежнев и заявил, что советский посол должен передать ему письмо Политбюро ЦК КПСС. Гомулка очень плохо себя чувствовал и потому предложил принять посла завтра. Однако советский лидер настаивал на немедленном вручении. Тогда первый секретарь предложил отдать письмо премьеру Циранкевичу. Брежнев согласился. В письме шла речь о необходимости скорейшего политического решения кризиса для того, чтобы заручиться поддержкой рабочего класса. За обтекаемыми фразами скрывалась простая мысль: без перестановок в высших эшелонах власти не обойтись. Гомулка, еще не зная содержания письма, которое фактически призывало его уйти в отставку, объявил о созыве в субботу общего собрания Политбюро. А в ночь с 18-го на 19-е в Катовице прошла встреча заведующего Административным отделом ЦК Станислава Кани и заместителя министра внутренних дел Франтишека Шляхцица с Гереком, на которой последний дал согласие возглавить партию[795].

19 декабря в Щецине образовался стачком, впервые в истории советского блока потребовавший от властей согласия на независимый профсоюз. Побывавший там спустя два дня советский вице-консул так описывал обстановку: «<…> Щецин выглядел по-фронтовому. Сгоревшие и недогоревшие здания охранялись. В городе было много побитых витрин и окон, патрулировали военнослужащие Войска Польского и усиленные наряды милиции. Предприятия не работали. Въезды в порт были заблокированы. Верфи охранялись с двух сторон, снаружи милицией, внутри – бастующими. Близлежащие улицы к верфям были перекрыты. Трамваи, автобусы, автомашины, заборы и здания были расписаны различными лозунгами. Над входами в предприятия и некоторые учреждения были вывешены плакаты. Надписи и лозунги были следующего содержания: „Мы бастуем!“, „Экономическая забастовка“, „Мы поддерживаем экономическую, а не политическую забастовку“, „Мы поддерживаем судостроителей“, „Требования судостроителей являются требованиями рабочего класса“, „Сталин, встань и посмотри: Польша и Россия гибнут“, „Солдаты! Вступайте в борьбу за наше общее правое дело“, „Судостроители! Мы с вами“, „Докеры продолжают забастовку“, „Мы солидарны с судостроителями и требуем снижения цен на продовольственные товары и повышения зарплаты“, „Снижение цен – гарантия спокойствия“ <…> На реке Одер, напротив Президиума Воеводского Народного Совета, были поставлены на вахту средний десантный корабль и два бронекатера. На Набережной стояли два бронетранспортера с солдатами. Милиция усиленно патрулировала город. Большинство лозунгов, призывающих к забастовке, еще не были сняты»[796].

19 декабря в Варшаве опять собралось Политбюро. В самом начале в комнату заседаний ввезли на каталке первого секретаря, который сообщил, что отправляется в больницу, а свои предложения по текущим делам уже передал нескольким коллегам. После этого, опираясь на своего помощника, Гомулка спустился вниз, сел в машину и уехал. Как вспоминал его секретарь, «Гомулка был тогда в тяжелом состоянии. Аж больно смотреть. С трудом ориентировался, у него упало зрение. Казалось, его разбил то ли инфаркт, то ли инсульт <…> Никогда мы его таким не видели. Он всегда был в хорошей физической форме. А сейчас было заметно, что он очень болен»[797].

Далее начались прения. Очень драматично выступал прибывший из Гданьска Коцёлек – фаворит Гомулки, понимавший, что с падением высокого покровителя приходит конец и ему. По воспоминаниям одного из членов польского ареопага, он был совершенно сломлен и рассказывал, что партийные структуры в городе рухнули[798]. Министр обороны Войцех Ярузельский предупредил, что, если волнения начнутся в Варшаве, он не гарантирует безопасности ЦК, и сослался при этом на разговор с советским коллегой Андреем Гречко, который тоже говорил о необходимости «политического решения». Ярузельский упомянул, что в той беседе он обрисовал ситуацию в лучшем свете, чем она есть на самом деле, дабы «не втягивать дополнительные военные рычаги» (читай: силы ОВД). Ему вторил Коцёлек: «<…> Возможно, мы приблизились к такой ситуации, когда уже не наша армия будет наводить порядок».

Наконец, все решили избрать новым главой партии Герека. «<…> у всех здесь присутствующих останутся свои воспоминания от времени сотрудничества с товарищем Гомулкой, – подытожил собрание Циранкевич. – К сожалению, не всегда мы могли озвучить наши сомнения. Я был рядом с товарищем Гомулкой с 1945 года – еще в качестве генерального секретаря Польской социалистической партии. И тогда я еще мог говорить какие-то вещи. Затем авторитет (Гомулки. – В. В.) возрос, и это уже не позволяло говорить определенных вещей. В 1956 году насколько возможно я способствовал тому развитию ситуации, которое осуществилось на практике. Часто в отношениях с товарищем Гомулкой не хотелось доводить дело до конфликта. Я глубоко переживал познанские события и переживаю то, что происходит сейчас. С понедельника нам угрожает обострение ситуации в Варшаве. Напряжение сильно, люди ждут решения. Мы должны сказать, что товарищ Веслав болен и кто теперь возглавляет партию. Нужно найти подходящие формы улаживания этого вопроса. Необходимо заявление о болезни товарища Веслава и информация, кто руководит Центральным комитетом. Пленум не может принимать постановлений по экономике без улаживания кадровых вопросов»[799].

Кроме Гомулки, в отставку отправили еще несколько человек, в том числе Циранкевича, которого сменил Ярошевич. И на этом изменения закончились. Поляки не только не дождались отмены новых цен, но и услышали призыв от партийных органов взять на себя повышенные обязательства. Это вызвало в середине января 1971 года вторую волну забастовок, причем в феврале к предприятиям Побережья присоединилась и Лодзь, где прекратили работу ткачихи. Требование отделить профсоюзы от партии стало повсеместным. Герек вынужден был 25 января лично встретиться с гданьскими верфевиками. Эту встречу показали в теленовостях, где сюжет смонтировали таким образом, будто на слова нового лидера: «Поднять страну мы можем только сообща. Ну как, поможете?» – ответом было единодушное: «Поможем!» На самом деле ничего такого не было, но это «Поможем!» стало лейтмотивом пропаганды чуть ли не до конца герековского руководства[800].

В итоге новые цены, как