Антон увидел Виги. А может, Флориана. Бандиты-бизнесмены были похожи. Антон пока не научился их различать. Нет, все-таки Виги. Когда они были у него на приеме, Антон обратил внимание, что на волосатом, как земляной радиоактивный червь, пальце Виги сидел старинный перстень с огромным изумрудом.

Сегодня Виги был побрит. Толстые черные волосы были забраны на затылке в пучок. Виги был в белоснежной сорочке и в аспидно-черном, как бы переливающемся на солнце костюме. Он стоял, окруженный охранниками, припечатав задницу к дверце лакового, длинного, как вагон, цвета венозной крови, автомобиля, за тонированными стеклами которого тускло мерцала золотая фурнитура. Такого автомобиля не было даже у главы администрации провинции капитана Ланкастера. Капитан ездил на сером — вполовину короче — «опеле» с весьма скромной внутренней отделкой. С пальца Виги, как сварка, резал воздух, слепил глаза изумруд. Антон подумал, что так не стыдно выглядеть президенту страны, до сих пор отмалчивающемуся у себя в Нукусе по поводу событий в провинции «Низменность-VI, Pannonia». Виги смотрел на сквозившую, как живой ветер сквозь помпит, толпу, именно как на ветер, то есть никак.

— Виги! — шагнул к нему Антон. — Я не верил, что получится. Как вам удалось?

Лицо Виги исказилось судорогой, он отшатнулся, но судорога тут же обернулась холодной улыбкой. Виги осторожно пожал протянутую руку.

— Зря не верил, начальник, — остро взглянул на Антона. — У нас денег не так чтобы очень, но кое-что можем. Впусти нас в бюджет — превратим провинцию в цветущий сад.

«От кого-то я уже слышал про цветущий сад», — подумал Антон.

— Я поговорю с капитаном, — пообещал он.

— Поговори, — как-то странно передернулся Виги. «Наверное, парня трясет после дозы, — решил Антон, — или от усталости. Такую провернуть работу…»

Полюбовавшись жующими людьми, — он отродясь не видел, чтобы сразу стольким людям было что жевать, а детям жевать бесплатно, — Антон двинулся обратно к машине.

— Эй, мужик! — дернуло его за руку неопределенного возраста существо с седой прядью и тонким голосом. — Без очереди хочешь пожрать?

— Допустим. — Остановившись, Антон с изумлением рассматривал существо. Может быть, ему показалось, но у существа во рту как будто было два ряда зубов.

— Пять штук сверху! — не предполагающим возражений тоном произнесло существо. — Стой здесь, мужик, через две минуты вернусь с котлетой! — Существо рванулось было к помпиту, но Антон ухватил за длинный рукав.

— Жрать не хочу. Но пять штук дам, — достал из кармана бумажник с форинтами. — Если ответишь на один вопрос.

— Не хочешь жрать? — удивленно поинтересовалось существо.

— Не хочу, — подтвердил Антон.

— Богато живешь, сука, — почти миролюбиво констатировало существо.

— Возможно, — не стал спорить Антон.

— Давай пять штук. — Маленькая рука проворно сгребла форинты. И опять Антону показалось: что-то больно много пальцев на этой руке. — Теперь вопрос, только быстро, я спешу.

— Ты парень или девка? — спросил Антон.

— А само не знаю! — без большой, впрочем, печали ответило существо.

— То есть как? — удивился Антон.

— А так! Кто говорит парень, кто — девка. Давай еще пять штук — я тебе покажу! Слышь, мужик, ты такого еще не видел! Ну?

Антон поспешно прыгнул в машину, велел водителю гнать к библиотеке.

Вдруг напомнил о себе тихим звонком соседствовавший с пистолетом во внутреннем кармане пиджака пейджер.

— Я здесь! — тупо уставился в серый, транслирующий звук экран Антон.

— Молодец! — не стал тратить лишних слов капитан Ланкастер. — Но ответь: зачем им это нужно?

Как всегда, капитан смотрел в корень и даже глубже.

— Они ведь за деньги… — смешался Антон. — Предприниматели. Свобода. Демократия. Рынок.

— Предприниматели? — спросил капитан. — Кому нужны наши деньги?

— Форинты не кара-рубли, — решил продемонстрировать свою осведомленность в финансовых вопросах Антон. — Но других-то нет.

— Других нет, — мгновенно согласился капитан, — форинты не кара-рубли. Зачем им форинты?

— Реинсталляция, — собрался с мыслями Антон, — это автоматическое оживление всего и сразу. Всякое оживление начинается с еды. Появится возможность тратить деньги на еду — возникнет необходимость их зарабатывать. Мы запускаем рыночный механизм, капитан. Он изрядно заржавел, но его еще можно запустить. Рабочие неизбежно вернутся на заводы. Захотят кормить себя и детей — придется хорошо работать, производить нужную провинции продукцию. Тогда и фермерам будет что покупать в городе. Помпиты подстегнут фермеров. Они начнут создавать конкурирующие помпиты.

— Антон, — Ланкастер впервые в жизни назвал его по имени.

— Да, капитан? — Антон замер от восторга. Как будто Господь Бог опустил на него с неба солнечный луч, как руку.

— С каких это пор бандиты начали кормить народ?

— Бандиты и бизнесмены — близнецы-братья, — возразил Антон. — С тех самых пор, капитан, как этим занялось правительство, то есть ты, капитан! Это твоя заслуга, Ланкастер!

— Мне нравится, как ты работаешь, министр, — вздохнул капитан, — но я вынужден дать тебе совет: никогда ни с кем ни о чем не договаривайся за моей спиной.

— Капитан!

— Я здесь, Антон.

— Как только что-то покажется мне выходящим за рамки моего понимания, моих возможностей держать ситуацию под контролем, я немедленно проинформирую тебя. Я слишком ценю твое время, чтобы отнимать его у тебя по пустякам.

— Надеюсь, это так, Антон.

— И последнее, капитан.

— Последнее?

— Я никогда ни о чем не просил, капитан, это впервые!

— Слушаю тебя.

— Разреши мне сегодня не присутствовать на заседании правительства.

— Хорошо, — согласился Ланкастер. И добавил после паузы — Ты заслужил. Я люблю тебя, как сына, Антон,

Антон отпустил водителя, пошел в библиотеку пешком и кружным путем. Благо, город был пуст. Шансы быть убитым, ограбленным, получить камнем по башке были минимальны. Если я не верю слуге, решил Антон, почему я должен верить водителю? И еще подумал, что уже второй раз за несколько минут обманывает капитана. Антон клялся ему в преданности вполне искренне. И столь же искренне стремился за спиной капитана пробраться в библиотеку. Странным образом одно совершенно не исключало другого. Понятие «верность», как убедился Антон, мало чем отличалось в смысле чистоплотности и широты от понятия «любовь».

В загаженном скверике неподалеку от библиотеки Антон устроил наблюдательный пункт. Возле ржавой в паутине двери было тихо. Настолько тихо, что Антону показалось, деда нет.