Одним словом, вернулся я на родину и вновь приступил к работе на должности заместителя заведующего отделом Южной Азии МИД СССР. Иногда лишь подшучивал, что я теперь не просто «персона», а еще и «non grata». Это «высокое звание» вдохновило, в частности, несколько позднее Льва Валериановича Лещенко на то, чтобы посвятить моей жене (профессиональному химику) по случаю ее дня рождения, который мы вместе отмечали в ялтинском санатории, следующее четверостишие:

Подписано, правда, это бессмертное творение двумя псевдонимами: А. С. Лещенко или Лев Пушкин, но его рукописный оригинал у нас хранится, так что автору в случае чего не отвертеться – почерковедческая экспертиза, надеюсь, не подведет.

После трех лет службы в центральном аппарате министерства на меня начали «примеривать» должность посла. Первым конкретным шагом на сей счет стало предложение возглавить наше посольство в маленьком островном государстве Сан-Томе и Принсипи. Вернувшись домой, с трудом отыскал его на карте у берегов Западной Африки, чтобы показать жене, куда нас собираются отправить. Она, разумеется, поохала, но все-таки разделила мое мнение, что надо соглашаться – в советские времена кадровому дипломату до уровня посла добраться удавалось нечасто.

Не получилось этого на сей раз и у меня, но по несколько другой причине – мой непосредственный начальник «нажаловался» первому заместителю министра В. Ф. Мальцеву, что кадры накануне предстоящего вскоре визита на высшем уровне из Индии в Москву забирают из отдела одного из немногих «пишущих» сотрудников. Виктор Федорович вызвал меня к себе и сказал:

– Послушайте, голубчик, ну зачем вам сейчас ехать на какие-то крохотные острова? Человек вы относительно молодой, поработайте хотя бы еще годик в отделе, а потом мы вам подберем какую-нибудь страну поприличней.

Мои робкие возражения, что на первый раз мне подойдут и Сан-Томе вместе с Принсипи, во внимание, как понятно, приняты не были. Ну а где-то год спустя началось мое оформление на должность посла в Того. Сама по себе это довольно долгая процедура, поскольку помимо длинной цепочки утверждений в Москве на конечной стадии необходимо еще получить и согласие страны, куда тебя предполагается направить – т. н. агреман. Лишь после этого на предварительно уже подписанном указе о назначении проставляется номер и дата, после чего он становится действующим документом.

Каких-то фиксированных сроков на выдачу агремана в дипломатической практике не существует: обычно на это уходит месяц-другой, хотя, конечно, бывают и исключения. Мне известны такие случаи, когда он получался и за считанные часы, но они относятся к другим конкретным лицам, а посему я о них умолчу. Тоголезцы же мне агреман дали за очень короткое время – дней за десять.

И вот, наконец-то, все необходимые формальности и предотъездные хлопоты остались позади. Вещи собраны, квартира «законсервирована», оставшиеся 300 рублей, чудом неизрасходованные на всякие дружеские проводы в министерстве и дома, поделены между детьми. Последнее воскресенье в Москве – поздно ночью нам улетать. Еще раз проверяем: паспорта, билеты, верительные грамоты, багаж – все на месте. И тут раздается внезапный звонок от дежурного по МИДу, моего доброго знакомого:

– Ты уж извини меня, старик, что вынужден сообщить тебе неприятную новость. Тут чепуха какая-то произошла – из Ломе поступила срочная телеграмма, что тоголезцы аннулируют свой агреман. Так что придется тебе не в аэропорт ехать, а с утра пораньше прибыть к начальству.

На следующий день на совещании у министра обсуждалось два вопроса. Первый – как отреагировать на этот демарш со стороны Того. Хотя и редко, но случается, что та или иная страна не дает своего согласия на предложенную ему кандидатуру нового посла. Сам по себе подобный факт уже расценивается как некий недружественный акт, после которого следуют какие-то ответные меры. Но такого случая, чтобы дать агреман, а потом забрать его назад, как игрушку у ребенка – поиграл, мол, и хватит, никто и припомнить не смог. Было даже радикальное предложение о разрыве дипломатических отношений с Того, однако в итоге порешили ограничиться тем, чтобы понизить их с уровня посла до временного поверенного в делах.

Ну, а второй вопрос касался уже меня лично – а со мной-то, бедолагой, что делать? После выхода указа Президиума Верховного Совета СССР и его опубликовании в газетах «Правда» и «Известия» я официально являлся Чрезвычайным и Полномочным Послом СССР в Тоголезской Республике и юридически никем другим. Словом, поручик Киже какой-то: с одной стороны, вроде бы и есть такой дипломатический представитель, а с другой, реально в природе его не существует. После некоторых размышлений министр дал поручение подобрать для меня другую страну, которая более благосклонно отнеслась бы к моему «славному» французскому прошлому. А в том, что вся эта катавасия была делом рук французов, никто особо не сомневался. Позднее в одной из бесед с нашим поверенным в делах это было неофициально подтверждено и в тоголезском МИДе.

На тот же период, пока шел подбор нового места работы, я вернулся в свой отдел Южной Азии и продолжал заниматься привычными проблемами. Вот только зарплату (кстати, на 100 рублей меньшую, чем ранее) получал не в нем, а в отдельной кассе, где ее выдавали сотрудникам загранучреждений, временно находившимся в Москве.

– Повезло тебе, – дружески подшучивали коллеги, – небось, оклад посла-то полностью выплачивают в валюте?

– А как же, – бодро отвечал я, – исключительно в ней, жаль только, что в западноафриканских франках, а они у нас, представляете, почему-то широкого хождения не имеют, так что приходится их сразу менять на монгольские тугрики.

Впрочем, Бог с ней, с финансовой стороной вопроса, поскольку через пару месяцев мне подобрали подходящую для «перевода» страну – Бурунди. В ней тогда у власти была группа молодых деятелей просоциалистической ориентации, находившихся в конфронтации с Западом, а посему сложностей с получением агремана не должно было возникнуть. Меня это предложение полностью устраивало – хоть и маленькое государство, но в силу своего горного расположения с весьма приличным для Африки климатом, а кроме того, и очень живописное.

Заново началась обычная процедура оформления, ушла, в частности, подписанная министром записка в ЦК КПСС, где и принималось окончательное решение (оно, естественно, предварительно было согласовано) о новом назначении. Сам же я тем временем в свободные минутки начал наведываться в соответствующий африканский отдел, чтобы понемногу входить в курс дел предстоящей работы. И вот сижу я в нем как-то утром и читаю всякие «бурундийские» бумаги. И снова раздается телефонный звонок, но уже не от дежурного по министерству, а от собственной жены:

– Ты знаешь, – несколько растерянно сказала она, – я сейчас новости по «Маяку» слушала, так в них сообщили, что в Бурунди произошел государственный переворот.

– А ты все правильно поняла, ничего не перепутала? – усомнился я, – у нас тут тишь да гладь, никто ни о чем подобном пока не слышал.