Выражая свою готовность поддержать правительство, они делали это с оговорками и условиями и не проявили ни малейшего желания забыть о разногласиях или пожертвовать своими классовыми интересами. Удивительно, но, похоже, все они полагают, что добились на совещании успеха, но не согласны друг с другом по поводу того, что же достигнуто этим совещанием. В целом, однако, правительство как таковое укрепило свои позиции, и, хотя никакой резолюции не было принято, теперь оно, по-видимому, обладает всеми полномочиями, чтобы справиться с ситуацией, если оно только ими воспользуется.

Керенский, напротив, утратил свое влияние и определенно произвел плохое впечатление своей манерой ведения заседаний и безапелляционным тоном своих речей. По общему мнению, он очень нервничал, но было ли это вызвано общим переутомлением или соперничеством – несомненно существующим между ним и Корниловым, – сказать трудно. Корнилов – гораздо более сильный человек, чем Керенский, и, если ему удастся утвердить свое влияние в армии и последняя станет могучей боевой силой, он будет хозяином положения. Я слышал из нескольких источников, что Керенский сделал все возможное, чтобы не дать Корнилову выступить на совещании, и, хотя в силу обстоятельств он был вынужден согласиться на все требования генерала, он, очевидно, считает его опасным противником. Родзянко и его друзья из правых партий опрометчиво поставили Корнилова под удар, представив его как своего предводителя, в результате социалисты повели себя враждебно и поддержали Керенского.

Поведение Корнилова едва ли было рассчитано на то, чтобы рассеять подозрения Керенского. Он театрально въехал в Москву, окруженный тюркской гвардией,[97] и перед тем, как проследовать на совещание, посетил святые мощи, у которых всегда молился император, когда приезжал в Москву. Керенский, у которого в последнее время несколько вскружилась голова, так что его даже прозвали „маленьким Наполеоном“, старался соответствовать своей новой роли: он принимал характерные наполеоновские позы и поставил у себя за спиной двух адъютантов, остававшихся там все время, пока шло заседание. Полагаю, что Керенский и Корнилов не испытывают друг к другу никаких теплых чувств, но основным обнадеживающим моментом служит то, что в настоящее время ни один из них не может обойтись без другого. Керенский не может исправить военную ситуацию без Корнилова, поскольку тот единственный человек, способный контролировать армию. Корнилов, в свою очередь, не может обойтись без Керенского, поскольку, несмотря на снижающуюся популярность, он лучше других подходит для того, чтобы обратиться к массам и убедить их согласиться на решительные меры, которые должны быть предприняты в тылу, если армии предстоит четвертая зимняя кампания.

Родзянко и другие слишком много говорили о контрреволюции и всегда утверждали, что военный переворот – единственное, что может спасти Россию. Кадеты хотя и высказывались с большей осторожностью, но тоже были твердо намерены свергнуть правительство и своей тактикой внушали убеждение, что они готовят контрреволюцию. В телеграмме, которую послал мне генерал Бартер по возвращении из Москвы в Ставку, он сообщал, что в настоящий момент готовится нечто вроде военного переворота. Я сказал ему, что в настоящее время что-либо подобное будет иметь роковые последствия, поскольку неизбежно приведет к гражданской войне и окончательной катастрофе. Я не считаю Керенского идеальным премьер-министром, и, несмотря на все услуги, оказанные им в прошлом, он уже почти сыграл свою роль. Но я не вижу ему достойной замены и не верю, что правительство, состоящее исключительно из кадетов или октябристов, будет работать лучше, чем нынешнее. Однако некоторые перемены в составе правительства необходимы, и в первую очередь следует отправить в отставку Чернова.

Продолжительный разговор с Керенским несколько дней назад произвел на меня довольно удручающее впечатление. Он не отрицал, что существует вероятность наступления окончательного паралича, вызванного остановкой железных дорог и нехваткой продовольствия, в то время как опасение, что армия может быть использована для осуществления контрреволюции, заставляет его колебаться относительно принятия срочных мер для восстановления дисциплины и боеспособности. Он не раз говорил, что всем нам необходимо сделать все возможное, чтобы сократить продолжительность войны, поскольку он опасается, что Россия не сможет держаться бесконечно. Я сказал ему, что именно с этой целью союзники ведут наступления на различных фронтах и, если он хочет, чтобы война скорее закончилась, он должен нам помочь. А для этого нужно восстановить боеспособность российской армии и порядок внутри страны, дать приказ применять к войскам в тылу те же дисциплинарные меры, которые действуют на фронте. Он дал мне совершенно ясные заверения по всем этим пунктам, но я не берусь предсказать, осуществит он их на деле или нет».