И каждый смотрел ему в глаза.

Капля пота, набухнув под бровью, попала Давиду в глаз. Он зажмурился, а когда открыл глаза, за спиной его двойника никого не было.

Видение исчезло.

В эту ночь луна была полной. Ночной небосвод усыпали звезды – такие яркие и близкие, что, казалось, протяни руку – и ухватишь целую горсть! Караван остановился в голой саване – редкие кустарники, уродливые деревья. Крик ночной птицы аукнулся эхом, и лошадь профессора Мелиариуса дрогнула, повела ноздрями, испуганно фыркнула.

– Аль-Шабат – город дьявола, господин Гедеон, – сказал профессор. Его седые бакенбарды, густые брови и редеющая шевелюра отливали серебром. – Из него не возвращаются те, кто болен стремлением овладеть его сердцем. Я с трудом верю в Бога и дьявола, господин Гедеон, но фанатики могут оказаться куда страшнее самых темных сил.

– Мы будем осторожны, господин Мелиариус.

– Камил – сумасшедший, берегитесь его, – профессор кивнул в сторону ал Галила, глядевшего на начальника экспедиции с улыбкой. – Он похож на того мореплавателя, кто всю жизнь стремится пройти одно и то же непутевое место и однажды находит в этом месте свой конец. И горе тем, кто будет сопровождать его в этом предприятии. – Профессор уже хотел было пустить лошадь, но удержал ее. – И вот что я вам скажу на прощание, господа. В начале сентября следующего года я буду проезжать по этой же дороге. Если к тому времени вы будете живы, я с радостью возьму вас с собой. А теперь прощайте!

Вечером следующего дня, впереди себя, в лучах клонившегося к закату солнца, перед путешественниками предстал город. Он поднимался в темной зелени разросшегося на многие мили оазиса и обступавших его со всех сторон песков. Город желтый, как кость. Древние стены, купола минаретов, крошечные крыши лепившихся друг к другу домов. Аль-Шабат рассекало на две части кривое, как турецкий меч, длинное озеро, одним концом отточенного лезвия впиваясь в пустыню. За городом, у той части озера, что была окружена песками, стояли три железные птицы, клевавшие землю – нефтяные вышки. У самой воды, крытый металлическим панцирем, сверкал в красном свете заката огромный резервуар.

– Цивилизация преследует дьявола по пятам, – печально усмехнулся ал Галил. – Ах, Гедеон, испортить такой пейзаж!.. Итак, теперь нам стоит обжиться в одной из местных гостиниц. Язык ложи Каира вы схватываете налету, точно всего лишь освежаете его в памяти, что делает вам честь и облегчает нашу задачу. Верьте мне, Гедеон, не пройдет и полугода, как мы предстанем перед сиятельными очами верховного жреца братства, мастера ал Шабата!

Это был сухой, черный от загара араб-старик, в темной хламиде и алой чалме. Он сидел на возвышении, в углублении стены, на циновке, в тени, похожий на паука, притаившегося в глубине своего логова. Черные запавшие глаза верховного жреца испытующе смотрели на двух стоявших перед ним людей в черных плащах.

– Я рад, что у братства Каира есть еще два верных слуги, – наконец сказал он. – Я приглашаю вас быть гостями в этом доме. Надеюсь, что за те месяцы, которые мы проведем вместе, в ожидании дня Откровения, у нас будет время поговорить о многом.

Только теперь Давид рассмотрел то, что было за спиной старика. Там, в нише, высотой в полтора человеческих роста вырастала каменная тень. Статуя женщины, одетой в длинный плащ, с вороном на левом плече. Черты этой женщины, чья голова была покрыта приспущенным назад капюшоном, показались Давиду знакомыми. Хищное лицо; высокий лоб, излом бровей, в которых звучала гроза, тонкие губы, забранные назад волосы, ястребиный нос…

Если было бы возможно сбросить с нее каменный балахон, не сводя глаз со скульптуры, думал Давид, надеть платье и берет, заломленный на один бок, пожалуй, он смог бы узнать в ней другую женщину – во плоти и крови…

При свете факела, разрывавшего темноту в сыром и просторном склепе, пальцы Давида медленно скользили по древней, потемневшей от времени каменной плите. Латинские буквы на ней, когда-то, много веков назад выдолбленные чьим-то резцом, гласили:

«Я, ПРОРОК КАИР, ЗАВЕЩАЮ: НАСТУПИТ ДЕНЬ, И Я ПРИДУ К ВАМ В СЛАВЕ СИЯЮЩЕЙ И ГРОЗНОЙ, И МЕНЯ ВЫ УЗНАЕТЕ ПО ТОМУ ОГНЮ, ЧТО Я ПРИНЕСУ С СОБОЙ. И ТОГДА ВЫ ПАДЕТЕ ПРЕДО МНОЙ НА КОЛЕНИ И БУДЕТЕ СЛАВИТЬ МОЕ ИМЯ. ЭТО ПОВЕДАЛА МНЕ ОНА, ЧЬЯ ВЛАСТЬ РАВНА ЕГО ВЛАСТИ, ЧЬЯ СИЛА И ВОЛЯ ДАСТ ВАМ ВЕЧНУЮ ЖИЗНЬ».

– Это – та самая плита, о которой говорили вам ваши отцы, – за спиной Давида и ал Галила проговорил надтреснутым голосом жрец ал Шабат, стоявший на пороге склепа. – И эти слова были последними словами пророка Каира. Один из его учеников, перс Фахеллах, запомнил их и чуть позже выдолбил на камне… Там, за этой плитой, находится саркофаг с забальзамированными останками нашего Учителя.

Ал Галил приблизился к надгробию и вслед за своим спутником протянул руку и коснулся пальцами, как показалось Давиду, дрожавшими, букв.

– Мне кажется, что эти слова выбиты на камне моей рукой, – прошептал ал Галил. – Что со мной, Гедеон?!. Я даже чувствую в своих ладонях резец, которым были вырезаны эти буквы!..

Давид перехватил его лихорадочный взгляд. Но что чувствовал он сам? О чем думал, стоя у этого надгробия? Ведь оно тоже притягивало его. И тут он понял, что его взгляд также мог показаться ал Галилу нездоровым. Потому что ему сейчас хотелось сорвать эту плиту, раздвинуть стены каменного саркофага и увидеть прах человека, жившего почти две тысячи лет назад. Прах, благодаря чудодейственным мазям сохранившим черты Ромула Валериуса, пророка Каира. Человека, однажды встретившего в пустыне женщину с черной птицей на левом плече, женщину, поведавшую ему, кто она, и обещавшую за служение ей великую славу и вечную жизнь.

Над виллой Балдуина, над огромным ее садом, была ночь. Звезды, чей свет давно уже набрал силу, ярко горели на темном глухом небосводе. Свет луны серебрил тропическую зелень.

На воде, в круглом фонтане, на широком бордюре которого сидели двое в черных плащах, переливались масляные пятна.

– Эта нефть кругом, – раздраженно бросил ал Галил. – За два дня эти ублюдки в пробковых шлемах превратили оазис в пороховую бочку. Бурить скважину рядом с озером – и не проверить, хорош ли грунт и не сможет ли он дать течь! Теперь все озеро покрыто нефтью, как черным саваном, а несколько колодцев вряд ли смогут обеспечить жителям достаточно воды. Люди готовы разделаться с этими выродками, и, клянусь своим именем, я не стану жалеть ни об одном из них!

– Завтра ночь Откровения, послезавтра нас уже не будет в этом городе, – проговорил Давид.

– Нет, мы уедем завтра же, Гедеон, сразу после долгожданного представления, – возразил ему ал Галил. – Завтра же на рассвете – подальше от этого города. Мы встретим Мелиариуса, дай-то бог, и когда-нибудь возвратимся в Александрию. Одно я знаю наверняка, Гедеон: сюда я не вернусь, не вернусь за все сокровища мира!