Сражение кончилось. Эцио лежал на пологом склоне, в окружении виноградных лоз, изможденный, но не пострадавший. Заметив, что Цзюнь смотрит на него, он попытался рассмеяться, однако из горла вырвался лишь хриплый кашель.

– Мяукаю, как издыхающий кот, – пошутил Эцио.

– Дайте руку, я помогу вам встать.

Эцио послушно протянул руку. Цзюнь повела его к дому.

Раннее утро застало Эцио и китаянку на ногах. Воздух был по-осеннему прохладным. Небо затянули тонкие облачка, сквозь которые пыталось пробиться тусклое солнце.

Шао Цзюнь вышла на дорогу. За спиной висел мешок с ее нехитрыми пожитками. Она смотрела вдаль, готовая в любой момент покинуть виллу Аудиторе. Китаянка была целиком погружена в свои мысли, и только звук хлопнувшей двери заставил ее обернуться. Из дому вышел Эцио. Ему по-прежнему было тяжело дышать.

– Отправляешься домой? – спросил он. – Долго, ох, долго тебе добираться.

– Зато по пути я увижу много интересного… Даши, сесе нинь. Спасибо, Наставник.

Она слегка поклонилась.

Эцио держал в руках небольшую старинную шкатулку.

– Вот, возьми. – Он протянул китаянке шкатулку. – Когда-нибудь пригодится.

Цзюнь почтительно взяла шкатулку, повертела в руках, но, когда захотела открыть, Эцио ее остановил:

– Не сейчас. Шкатулку откроешь, только если собьешься с пути.

Цзюнь кивнула и убрала шкатулку в мешок. Эцио щурясь смотрел на дорогу. К вилле приближался отряд солдат.

– Тебе пора, – сказал Эцио.

Увидев солдат, Цзюнь снова кивнула и молча нырнула в виноградники, находившиеся по другую сторону дороги. Эцио смотрел, как она быстро поднимается по склону холма.

Вскоре солдаты подошли к вилле. Эцио тепло поздоровался с ними. К тому времени Цзюнь на холме уже не было.

Прошло несколько недель. С виноградников собрали урожай. Отпраздновали девятилетие Марчелло. Эцио сидел в кабинете. Он заметно продвинулся в написании своих воспоминаний. Перед ним лежал последний чистый лист. Эцио обмакнул перо в чернила, написал несколько слов, тщательно обдумывая каждое из них. Затем перечитал написанное и улыбнулся. Резкая боль в груди заставила его отложить перо.

В дверь постучали.

– Входи, – сказал Эцио.

Он отложил перо и усилием воли заставил себя выпрямиться.

В кабинет вошла София.

– Хочу свозить детей во Фьезоле. Мы вернемся сразу после наступления темноты.

– Конечно поезжайте.

– Кстати, завтра во Флоренции базарный день. Поедешь с нами?

– Да.

– Выдержишь?

– Непременно.

София тихо закрыла дверь. Посидев немного, Эцио удовлетворенно улыбнулся, затем принялся собирать исписанные листы бумаги, а собрав, аккуратно перевязал лентой.

День выдался солнечным и прохладным. Эцио с семьей задержались во Флоренции, чтобы перекусить. Прежде чем возвращаться домой, София решила сделать еще кое-какие покупки. Все четверо шли по улице: София и дети – впереди, а Эцио – чуть сзади… Кашель, как всегда, атаковал его неожиданно. Морщась от боли, он привалился к стене.

К нему сразу же подбежала София.

– Тебе надо было остаться дома.

– Я и так дома, – улыбнулся он.

– Присядь, отдохни, – сказала она, кивая в сторону скамейки. – Обождешь нас здесь. Мы ненадолго сходим вон туда.

Эцио согласился. София догнала детей. Эцио смотрел им вслед. Скамейка была удобная. Он больше не кашлял. Боль в груди постепенно уходила.

Он смотрел на прохожих, идущих в обе стороны. Это нехитрое занятие доставляло ему удовольствие. Он вдыхал запахи рынка, приносимые ветром. То и дело до ушей Эцио долетали обрывки разговоров торговцев и покупателей.

– Мне здесь хорошо, – негромко произнес Эцио.

Он чувствовал себя дома. Он наконец-то был дома.

Его идиллию нарушил голос молодого итальянца, плюхнувшегося на другой конец скамейки. Чувствовалось, парень говорит сам с собой. На Эцио он даже не взглянул.

– Al diavolo! Ненавижу этот проклятый город. Эх, был бы я сейчас в Риме! Я слышал, женщины там, как… вино из спелого «санджовезе». Не то что здесь, в этой Firenze!

Он даже плюнул.

Эцио повернулся к нему.

– Вряд ли Флоренция виновата в ваших неудачах, – сказал он, опечаленный услышанным от парня.

– Что вы сказали?

Эцио собирался ответить, но грудь вновь сдавило болью. Он вздрогнул и стал ртом глотать воздух.

– Успокойтесь, дедушка.

Эцио начал заваливаться на скамейку. Парень схватил его за руку. У этого капризного молодого человека была на удивление сильная рука. Лицо парня почему-то показалось Эцио знакомым. Но откуда? Какая странная фантазия. Эцио тряхнул головой, прогоняя эту мысль.

Парень внимательно посмотрел на Аудиторе и улыбнулся. Эцио ответил улыбкой.

– Вам отдохнуть надо, – сказал парень.

Он встал и пошел дальше. Эцио запоздало кивнул, глядя вслед. Он привалился к спинке скамейки, глядя на редеющую толпу и отыскивая глазами Софию. Она стояла около лотка зеленщика, выбирая овощи. Рядом Флавия и Марчелло затеяли игру.

Эцио прикрыл глаза и стал глубоко дышать. Боль улеглась совсем. Прав был этот парень. Ему действительно надо отдохнуть…

София убирала купленные овощи в корзину, как вдруг у нее похолодело сердце. Она резко обернулась. Эцио по-прежнему сидел на скамейке, но в его позе было что-то странное.

Оторопев, не желая допускать мелькнувшую у нее мысль, София зажала рот ладонью и поспешила к скамейке. Дети остались играть.

Потом она пошла медленнее, еще медленнее, не сводя глаз с Эцио. Она села рядом, взяла его за руку. Наклонилась, прижавшись лбом к его волосам.

Кто-то из прохожих посмотрел на них с любопытством. Еще кто-то – с мимолетной тревогой. Жизнь на улице продолжалась.

Был поздний вечер. Макиавелли хотел остаться, но София отослала его домой. Проводив Никколо, она пошла в кабинет Эцио. Дети уже спали. Вряд ли они успели прочувствовать, что у них больше нет отца.

В кабинете было холодно. София не стала растапливать очаг. Она зажгла свечу, подошла к столу и взяла стопку листов, перевязанных лентой. Развязав ленту, София взяла первый лист и принялась читать: