Я часто задавался вопросом, случайно ли две величайшие фигуры в дешифровке письма майя были русскими. В бурной истории матушки России даже во времена самых жестоких репрессий всегда находились интеллектуалы, осмеливавшиеся бросить вызов закоснелой мудрости. Юрий Кнорозов показал, что письменность майя была не просто мешаниной, а логосиллабической системой. Это открытие в итоге привело к чтению классических текстов на языке, на котором говорили древние писцы. В свою очередь, Татьяна Проскурякова раскрыла историческую природу этих текстов, не используя лингвистические методы, а работая над структурой дат майя, что всегда были перед глазами у предыдущих поколений, но не были поняты.

Если вы все же ищете героя-первопроходца, то именно Кнорозов ближе всего стоит к Шампольону. В таком случае Томпсон, помимо отмеченного Кнорозовым сходства с Кирхером, станет еще одним Томасом Юнгом, блестящим новатором в египтологии, который, увлеченный своими идеалистическими и символистскими взглядами на письменность, так и не достиг подлинной дешифровки. Оба будут нести эту ношу до смертного одра.

Но почему, может спросить читатель, все превозносят Шампольона до небес? Разве у него не было преимущества – Розеттского камня? Да, это так, однако и у майянистов все время было свое собственное преимущество, только они не смогли его распознать. Шампольон разгадал египетскую письменность всего за два года – майянистам для своей потребовалась почти вечность.

Скорость улитки, с какой дешифровка письма майя шла до эпохальной статьи Кнорозова 1952 года, также выглядит не очень впечатляюще по сравнению с историей дешифровки иероглифического хеттского – письменности бронзового века в центральной Анатолии (современная Турция), структурно почти идентичной письменности майя [3]. Работая без Розеттского камня и используя лишь несколько очень коротких двуязычных печатей, международная группа ученых, занимавшихся исследованиями независимо друг от друга, взломала иероглифический код в течение двух десятилетий, предшествовавших Второй мировой войне. В отличие от большинства майянистов, эти эпиграфисты были хорошо знакомы с письменностями Старого Света, такими как ассирийская клинопись и египетская иероглифика, и имели неплохое представление о структуре ранних систем письма. По иронии судьбы свой «Розеттский камень» у хеттологов появился уже после того, как была осуществлена дешифровка: в 1947 году находка двуязычной финикийско-иероглифической надписи в Каратепе, в горах юго-восточной Турции, подтвердила то, что эта замечательная команда уже разгадала.

Но действительно ли письменность майя дешифрована? Сколько из нее мы можем теперь прочитать, а не просто понять значение?

Ответ зависит от того, говорите ли вы о текстах, то есть о монументах, кодексах и надписях на керамике, или только о инвентаре знаков. По современным оценкам около 85 процентов всех текстов могут быть прочитаны на том или ином языке майя. Есть монументальные тексты, которые можно уже прочитать полностью, хотя они имеют приличную длину, например, панель 96 иероглифов из Паленке [4]. Если же говорить о знаках, как они представлены в каталоге Томпсона, это другое дело.

В иероглифическом письме майя насчитывается около 800 знаков, но среди них много архаичных логограмм, в основном царских имен, использованных только один раз, а затем вышедших из употребления. Эпиграфисты скажут вам, что в определенный момент истории майя использовалось только около 200–300 иероглифов, причем некоторые были аллографами или омофоническими знаками. Таким образом, инвентарь знаков майя намного меньше того, какой должны были изучать в школе, например, египетские писцы. Если вы вернетесь к таблице, определяющей тип письменности по количеству знаков в главе 1, то увидите, что письменность майя сравнима с шумерской клинописью и иероглифическим хеттским. Подобные цифры давно должны были убедить майянистов, что они имеют дело с логофонетическим или логосиллабическим письмом.

Известно, что более 150 из этих 800 знаков имеют фонетически-слоговую функцию. Их фонетические значения в подавляющем большинстве относятся к типу СГ («согласный – гласный»), за исключением знаков, обозначающих чистые гласные. Как и во многих других ранних письменностях, для письма майя характерен высокий уровень поливалентности, включая как омофонию (несколько знаков с одинаковым чтением), так и полифонию (несколько чтений для одного знака), – это часто приводит к тому, что знак будет иметь как логографическую, так и слоговую функцию. В сетке слоговых знаков все еще есть пробелы: из 90 возможных ячеек, основанных на фонетической структуре чоланских и юкатеканских языков, часть еще пустует, но я полагаю, скоро будет заполнено всё.

Как мы видели в главе 1, ни одна система письма не является полной, то есть визуально выражает каждую значимую черту устной речи. Что-то всегда пропускается, оставляя читателю возможность восполнить пробелы, исходя из контекста. Например, в юкатекском майя есть два тона, но, насколько я знаю, они никак не записаны в кодексах. Несмотря на то, что гортанная смычка важна во всех языках майя, вместо того чтобы придумывать для нее специальный знак, писцы передавали ее, дублируя гласный звук, после которого она появляется: таким образом, для mo’ (мо’) «попугай ара» они писали m(o) – о-о.

Рис. 66. Лигатурные написания знаков в письменности майя.

Во всех четырех примерах написано chum tun (чум-тун) «установление туна».

Нет убедительных доказательств, что майя использовали в своей письменности таксограммы[173] – «детерминативы» или «радикалы», – применявшиеся писцами Старого Света для обозначения семантического класса явлений, к которым принадлежат фонетически написанные слова. Когда-то я подозревал, что так называемый иероглиф «водной группы», добавленный к эмблемным иероглифам, мог бы выполнять эту функцию, но даже это предположение пало под натиском фонетического анализа, и теперь его следует читать как k’ul (к’уль) или ch’ul (ч’уль) «священный». Так как он не является нечитаемым, он не мог быть таксограммой по определению.

Чтобы доставить удовольствие своим царским покровителям и их родичам, принадлежавшим к высшим социальным слоям, писцы майя играли с письменностью, переходя от чисто семантического аспекта к чисто фонетическому, с промежуточными ступенями между ними. Этот «игровой» аспект письменности демонстрируется изысканными вариантами написания царских имен, например, «Пакаля» в Паленке или Йаш-Пасаха в Копане. Из эстетических требований писцы майя иногда меняли местами знаки внутри иероглифических блоков, ломая принятый порядок чтения, как египетские писцы делали за тысячелетия до них на берегах Нила. И два смежных знака могут быть объединены в один по прихоти писца, как в иероглифе «восседания» календарного года[174]. Все это было предсказуемо, исходя из опыта из письменных систем Старого Света.