– У тебя как дела? Разобрался с этими?

– Можно сказать, разобрался. Вообще все путем, тихо и спокойно. Ничего особенного не происходит. – Я решил не обманывать Маринку по мелочам, а поберечь силы на главное.

– Значит, можно приезжать? Я могу сейчас собраться.

– Сегодня уж занимайся чем задумала. – Я не отважился сообщить, что отправляюсь в плен. – У меня все равно дела. Давай завтра вечером я приеду со Славой и тебя заберу.

– Как скажешь, милый. Я тебя люблю! – прощебетала она и отсоединилась.

– Я тебя тоже, – сказал я в гудящую трубку.

Сердце тихонько ныло.

Без пяти минут четыре я вошел в просторный вестибюль Управления по борьбе с экономическими преступлениями, получил у дежурного автоматчика пропуск и поднялся по широкой мраморной лестнице на этаж к Ласточкину.

Постучал в дверь.

– Войдите!

Кирилл Владимирович был на рабочем месте. Я словно перенесся на много лет назад, в двадцатый век, когда меня сажал точно такой же, ничуть не изменившийся лицом и осанкой старший следователь Ласточкин.

– Здравствуйте, Кирилл Владимирович, – бесстрастно произнес я.

– Здравствуйте, садитесь, – специально выделил крайнее слово легавый.

– Благодарю вас, – я добавил в голос елея, сколько мог, нервы были давно натянуты и разрывались. – Я присяду, с вашего разрешения.

Ласточкин кивнул. Он смотрел на меня, как будто ничего не случилось, будто не он, а его брат-близнец наезжал на меня с молодыми бандитами, вымогал деньги и брал в заложницы Маринку. Ласточкин был на своем месте, и место давало ему силу.

– Вот тебе Уголовный кодекс, – хлопнул он на стол книжку в синем потрепанном переплете и раскрыл на странице, заложенной клочком повестки. – Вот твои статьи, выбирай на вкус.

– Пошел на хуй!

– Не понял! – вспыхнул Ласточкин. – Ты в своем уме, любезный? Может, доктора позвать?

– Санитаров еще позовите с резиновыми дубинками, – огрызнулся я.

– С какими дубинками? У нас тут не убойный отдел, – высокомерно парировал Ласточкин. – Мы в белых перчатках работаем. Не желаете признаваться в содеянном, Илья Игоревич, можете молчать. Доказательную базу на всю вашу компанию мы без вашего участия соберем. Только тебя, дурака, уже загрузим по полной. Паровозиком пойдешь, никаких снисхождений! Будешь говорить правду, суд твою помощь следствию учтет.

– Помню, Кирилл Владимирович, поступали от вас такие предложения, – с сарказмом ответил я. – Только я не дурачок Леша Есиков, который сначала метлой метет, а потом думает.

– Ему за явку с повинной условно дали. – У Ласточкина была железная память, а может быть, подготовился к беседе. – И ты, если хочешь по минимуму получить, тоже должен быть разговорчивым.

– Я вообще не хочу срок получать. Ну, загрузили вы меня однажды по гнилой статье, даже не знаю, как вам это удалось. Ничего страшного, отсидел.

– И вот ты опять здесь, любезный. Что, снова будешь упираться, как баран? Давай, но только не плачь, когда суд на всю катушку припаяет. За незаконный оборот драгметаллов в крупном размере организованной группой знаешь сколько дадут? Читай вторую часть.

– Знаю, читал. От пяти до десяти с конфискацией. А вы знаете, сколько вам светит за организацию незаконного вооруженного формирования? – пролистал я вперед УК. – Вот статья, от двух до семи. Хотя для вас одно лишь увольнение из органов – это крах всей карьеры, да и жизнь под откос.

– Чего-о? – удивился Ласточкин. – Откуда ты взял эту хуйню, любезный?

– От ваших молодцов из «Трискелиона» набрался. Они мне подробно разжевали про вас, про вашу затею бороться, пока трискелион не воссияет божественным солнцем над холодом мрака униженной России.

– Что за бред ты несешь? – в гневе мотнул головой следак.

– Давайте друг друга говном поливать, – предложил я. – Вы на меня дело заводите и закрываете в Кресты, а я на первой встрече с адвокатом пишу заявление в Управление собственной безопасности ГУВД, в ФСБ и заодно в прокуратуру. В заявлении будет сообщено о факте создания незаконного вооруженного формирования националистического толка «Трискелион» сотрудниками Управления по борьбе с экономическими преступлениями: старшим следователем полковником Ласточкиным Кириллом Владимировичем, старшим оперуполномоченным майором Банько Евгением Дмитриевичем и оперуполномоченным старшим лейтенантом Семеновым Сергеем Викторовичем. Это раз. За показаниями троих свидетелей, решивших добровольно прекратить участие в вооруженном формировании, дело не станет. Это два. Андрей, Олег и Артур быстренько накатают явку с повинной, даже если я в СИЗО сидеть буду. У меня есть на них могучее средство давления. Это три. Как вам такой расклад?

Отбарабанив отрепетированную дома заготовку, я замер. Язык онемел и не шевелился.

Я молчал, и Ласточкин молчал тоже.

«Если меня в тюрьме убьют, история от этого ничего не потеряет, – крутилось в голове. – На ход истории моя смерть не повлияет никак, а мне теперь башку запросто оторвут, но для истории это ровным счетом безразлично».

Наконец следователь переварил услышанное.

– Думаешь, мне деньги были нужны твои сраные? Триста долларов в месяц… Подтереться ими. Нашел, чем пугать – «формирование»! – цедил он. – Мне нужно, чтобы ты находки государству сдавал.

– Сколько барыг и копателей вы таким образом вскрыли на хабор? – спросил я, набравшись смелости.

– Много, – отрубил старший следователь. – Значит, так. Ты со своими корефанами договариваешься и сдаешь находку, которую из Сибири привез. Оформим ее как добровольно переданный государству клад. Вы за него даже вознаграждение получите. Хотя вам не денег, а сроков побольше не мешало бы дать. С тобой пока все. Считай, беседа проведена. Иди и делай, что я сказал. Пригласи там следующего, который в коридоре ждет.

Общаться ему со мной явно не хотелось.

Я встал и пошел к дверям.

– Пропуск возьми! – буркнул легавый.

– Ах, да! – Я вернулся и вежливо попрощался: – До свидания.

– До скорой встречи, любезный! – отчеканил Ласточкин.

В коридоре я увидел скрючившегося на скамье Давида Яковлевича. Ему было нехорошо. Гольдберг поднял на меня глаза и скис окончательно. Мимо ходили сотрудники управления, обстановка была холодная и деловая.

– Все нормально, вас ждут, – пригласил я, чувствуя себя проклятым источником несчастий, и подмигнул.

* * *

– Ну, что, вино разлито, надо пить! – сказал я, когда мы уселись за круглый стол на даче Гольдберга. – Какие будут предложения, уважаемые компаньоны?

Давид Яковлевич, в состоянии едва ли не предынфарктном, выставил новую бутылку виски, придвинул поднос со стаканами и жестом предложил наливать. Себе он немедленно набулькал на три пальца, проглотил и снова наполнил.