…туман густой, за окнами – ничего кроме него. Клубится, обманчиво тая, но лишь разрастаясь. Вновь, и вновь. Как ложь, сказанная однажды.

– Скучно, – вздыхает Кама и вертит в руках кубок. Пятый по счету, откуда же было скуке взяться. Ее браслеты спадают до локтя, звенят. – Иллит повезло, спела и свободна…

– Терпи, – говорю, улыбаясь кому-то среди гостей, чье имя в голове не отложилось даже. – Сделалась новой жрицей, изволь присутствовать до конца.

Барабаны со сцены бьют громче, ритмичнее, она оборачивается. Тихонько толкает меня, вмиг веселея.

– Станцуй, а?

– Не положено, – напоминаю то, что ей и так известно прекрасно.

– Могла бы за кого попроще замуж выйти. – Кама морщит нос. – О, это та самая?

Смотрю туда, куда указывает ее длинный ноготь. В угол, за вазу с фруктами и статую прежней жрицы. В ее тени стояла девушка, не настолько полудохлая, как передавала Ашес. Худая – да, и бледная чрезмерно. Вдобавок темные волосы, острые черты. Но сияние красивое, интересные переливы. На нас она смотрит пристально, настороженно. Изучающе.

– Крис привел, – предполагаю.

Ибо больше некому, а так просто сюда не впустят.

– Что же он ее оставил? – Кама жестом подзывает ее к нам. Безрезультатно, та недвижима. Сама точно статуя. – Милая, не бойся!

Девушка вздрагивает, пятится. Шаг за шагом, прочь, к арке. Исчезает за ней. Напоследок ловлю колючий взгляд и еще многое. Интерес с отпечатком гнетущих мыслей. Горсть сомнений, лихорадочное непонимание. Страх, безотчетный. И другое, очень злое, на грани исступленной ненависти, неясно на что обращенное.

– Не нравимся мы ей, – единственный вывод.

– Вижу, – отмахивается Кама, касаясь губами кубка. – Переживем…

Окутало теплом, удалось вдохнуть. Слишком глубоко и резко, невольно взвыла. Головокружение, щемящая боль. Туман рассеялся, ощущения вернулись – полностью, собственные, мои. Из тумана выплыла родная реальность: вылизанная комната, горящий свет, Пашины ладони на моих плечах. И сам близко, совсем рядом. Долетело, услышал… Пришел. Мир недружелюбно крутанулся, я зажмурилась. Так уж повелось – хорошего понемножку! Он осторожно обнял, приподняв над полом. Кровать легонько спружинила, за спиной оказалась подушка.

– Тебя не было, – подтвердил Паша на ухо худшие опасения, – только что не было, и опять исчезаешь.

Нет уж, никакого опять!.. Он тут, это важно, это поможет. Влитая им накануне энергия пульсировала во мне, согревая и придавая сил. Знаю, что делать. Смогу! Я уткнулась ему в грудь, сделала еще вдох и собралась с мыслями. Сумела уцепиться за обрывки воспоминаний, первые попавшиеся.

…распахнутая занавеска, цветы на подоконнике. Фиалки, герань, трогательно маленькие розочки. Царапучие, больше трогать не буду, ни за что. Бабушка склоняется над горшками с пластиковой бутылкой, вода льется из горлышка рывками, но аккуратно, по чуть-чуть. Она всегда поливает их так. Бережно, с любовью, и нежности столько, что кажется – протяни руку и почувствуешь. Я не сдерживаюсь. Протягиваю, касаюсь чего-то теплого в воздухе, ласкового, не воображаемого…

…стекло холодное, почти ледяное. Налипшие снежинки, вереница морозных узоров. Если долго и внимательно изучать – непременно увидишь укрывшиеся от первого взгляда линии, извилистые переплетения. На новых пластиковых окнах такого не бывает. Не буду их ставить, сколько бы ни нахваливали. И ремонт в ее квартире делать не буду. Останется как есть, вне времени, вечным и неизменным. Любимым. Отнимаю от окна онемевшие пальцы, задевая на подоконнике вазу. Упущенное мгновение, звон. Десятки хрустальных осколков на полу…

…я виновато улыбаюсь, официантка как ни в чем не бывало сметает на совок останки несчастного бокала. На счастье, будем считать, да? Роза обнимает старшего сына, ловлю всплески ее гордости и сожаления. Он – глава новой фармацевтической компании, и переезжает в Норвегию. Поднимаю новый бокал. На соседний столик ни взгляда больше, нечего рассматривать. Пусть сидит спокойно. С женой, детьми, кем-то еще. Смеются, отмечают. Неважно что. Я его не знала никогда, и не узнала бы, если бы не энергия. Почти моя, родственная. Мама на вопросы о нем не отвечала, значит, и не надо. Делаю глоток со всеми вместе, опускаю глаза в тарелку. Там пусто…

Во рту разлилась горечь, будто я снова того терпкого вина отпила, сознание прояснилось. Лежать, уткнувшись носом в Пашину плечо, было не мягко, но очень удобно. Размеренное дыхание, его пальцы в моих волосах. Так легче. Все легче, особенно бороться с той, чьим именем меня постоянно норовят назвать. Перебирать яркие картинки в памяти, мысленно идти к себе, нащупывая точку баланса. Энергия вокруг дрожала, сгущалась, напоминая какой-то кисель. Уши знакомо заложило, дохнуло пылью и сыростью. Тем, чего в комнате никак быть не могло. Черт!.. Надрывно булькнуло, мир уплыл.

…протираю ладонью каменную плиту. Пыли с облако, а надписи не разобрать. Стерлась, и язык тот утерян. Десять сотен лет – шутка ли. Но слова лишние. Все сказали взмывшие под свод волны, да покалывание на кончиках пальцев. Остатки былой силы – это они, едва ощутимые уже.

– Негусто, – вывожу я, выдерживая обращенный на меня взгляд. Дивная у Криса способность смотреть свысока, будучи ниже всех. – Но она оттуда. Чувствуешь? По легенде…

– Наизусть легенду знаю, – перебивает он устало. Немудрено, тяжко было тащить ко мне переданный трофей от самого моря. – Провал ваша затея. Далековато тот город. Пока доберешься… если доберешься.

И славно, пыл Камы это охладит.

– Там опасно? – интересуюсь, чтобы наверняка.

– Путь опасный. Пустыню лучше не пересекать. Земли перед ней тоже.

Киваю. Есть немного вещей, в которых его стоит слушать. Это одна из немногих.

– Веришь в проклятия? – спрашивает вдруг Крис.

– Их не бывает, – отвечаю убежденно. Странный вопрос, и тон странно взволнованный. – А что, есть повод поверить?

Он пожимает плечами. В воздухе – дрожь. Надо понимать, повод все же есть. Жду.

– С Нири происходит… что-то, – слышу наконец. – Как приехала, с каждым днем за нее тревожнее. Не похожа на себя, порой совсем. Говорит, здесь неправильно все.

– Нири? – с трудом припоминаю. – Это твоя…

– Она сама своя, – поясняет Крис, будто это важно. – Ты ведь видела ее? Скажи, замечала… Тень?…

– От статуи – да, – улыбаюсь, как учили в подобных случаях. – Так бывает. Считаешь, что делаешь кого-то счастливее. А оно наоборот. Ей неуютно тут. Нири не жила в городах, верно? Или привыкнет, или уедет.

– Она меня избегает, – упрямо повторяет он, – словно боится. Она никогда не была такой.