В поддержке толпы она не сомневалась ни секунды. Нужно спасать оркестр, и Одри приступила к этой рискованной операции.

– Итак, вы говорите, что эти люди пытались ограбить вас? – начала она.

– Да, – с готовностью ответила Пэнси и снова кивнула.

– Когда это случилось?

– Когда? – переспросила Пэнси и нервно сглотнула. До нее начинало доходить, что разговор с племянницей может оказаться вовсе не таким уж и легким.

– Да, тетушка Пэнси, я вас спрашиваю: когда? Если уж вы собираетесь обвинить этих людей в столь тяжком преступлении, то лучше начать с самого начала.

Зрители стояли теперь, что называется, не дыша, так что можно было расслышать даже жужжание пролетевшей мухи.

– В апреле, – не совсем уверенно ответила Пэнси. – Шестого числа.

– Итак, шестого апреля какие-то люди пытались ограбить ваш магазин в Арлетте?

В ответ – утвердительный кивок.

– В котором часу это произошло?

– Э-э-э… Около десяти.

– Значит, в десять? Еще один кивок.

– Утра или вечера?

– Вечера, – неохотно ответила Пэнси, впервые осознав, что почва начинает уплывать у нее из-под ног.

– В это время, насколько мне помнится, уже темно. Так?

– Так.

– Значит, дело было ночью? – Д-да.

– Спроси ее, что этой старой корове понадобилось делать в магазине в такое время! – посоветовал голос из толпы.

Одри кинула быстрый взгляд в сторону говорившего и подумала, что за это предложение стоит зацепиться.

– И что же вы делали в своем магазине среди ночи, тетушка Пэнси? – спросила она.

Пэнси поскучнела и нервно огляделась по сторонам. Ей явно не хотелось отвечать на этот вопрос.

“Любопытно, любопытно”, – подумала Одри и решила немного нажать на тетушку Пэнси.

– Итак, что вы делали в магазине, тетушка Пэнси?

– Ничего, – пролепетала Пэнси.

– Как это ничего, ты, ослиная задница! – раздался из толпы чей-то низкий бас. – Всем известно, что она по ночам приторговывает спиртным!

– Спиртным? – изумленно переспросила Одри.

– А то еще чем же! – откликнулся все тот же бас, принадлежавший, очевидно, кому-то из гостей, приехавших из Арлетты. – Утром постными булочками торгует, а по ночам огненной водицей, лицемерка чертова!

Послышались насмешливые возгласы и свист. Одри не могла скрыть своего изумления.

– Это правда, тетушка Пэнси?

Пэнси молчала, и это молчание было красноречивее любого признания.

– Вы в самом деле ужасная лицемерка, Пэнси Хьюлегт! – закричала Одри. – Всегда осуждали свою сестру за то, что она делает домашнее вино, а сами… А сами торгуете спиртным – по ночам, тайно… Эх, вы!

Пэнси втянула голову в плечи и ничего не ответила. – Одри тоже немного помолчала, приходя в себя от услышанного и собираясь с мыслями, а потом задала свой следующий вопрос:

– Вы, кажется, носите очки, я не ошибаюсь? Вопрос этот был сугубо риторическим, поскольку очки в железной оправе и сейчас поблескивали на кончике носа мисс Пэнси.

Пэнси медленно кивнула головой.

– И еще я припоминаю, что вы писали в недавнем письме своей сестре о том, что плохо видите в темноте.

– Да, но…

– Да или нет? – перебила ее Одри. Кто-то в толпе снова не выдержал и крикнул:

– Отвечай, когда тебя спрашивают, калоша рваная! Пэнси вздрогнула и нервно покосилась в толпу. Одри ждала ответа, не сводя глаз с лица тетушки Пэнси.

– Э-э-э… Возможно, – уклончиво ответила Пэнси.

– Что значит – возможно? – возмутилась Одри. – Отвечайте: вы плохо видите в темноте? Да или нет?

– П-пожалуй, да.

– Пожалуй? – ехидно повторила Одри. – Но вы же писали об этом своей сестре! Тоже будете отрицать или вам письмо показать? Писали или нет?

Пэнси поежилась, повертела головой так, словно у нее затекла шея, и наконец неохотно призналась:

– Писала. А что?

– Ничего. Все в порядке, – насмешливо ответила Одри. – Итак, подведем итог. Было темно. Вы носите очки. Вы плохо видите в темноте. Все верно?

Теперь Пэнси Хьюлетт была уже не на шутку испугана.

– Н-ну, хорошо, – сказала она. – Но неужели вы думаете, что я стану лгать? Ведь я истинная христианка…

– Вы только послушайте эту идиотку! Корова ты, а не христианка! – послышались крики зрителей.

Пэнси стояла молча и только злобно озиралась по сторонам.

За ее спиной виднелась длинная унылая фигура. Давно упустивший нить расследования из своих рук, Фермин Смолл молча и обреченно стоял, переминаясь с ноги на ногу. Было видно, что он, как и Пэнси, сильно нервничает.

Одри удовлетворенно улыбнулась и вновь принялась за тетушку Пэнси.

– Вот и скажите мне теперь, как истинная христианка, Пэнси Хьюлетт: сможете ли вы, положа руку на сердце, с полной уверенностью сказать, что перед вами именно те люди, которые пытались ограбить ваш магазин в ночь на шестое апреля? – Одри указала широким жестом на оркестр и продолжила: – Мы знаем этих людей как прекрасных музыкантов и настоящих джентльменов. Благодаря им мы имеем теперь возможность наслаждаться настоящим искусством. Вы и теперь будете утверждать, что они те самые преступники?

– Н-ну, я…

– Что вы?

– Но, Одри…

– Что – Одри?!

– Я…

– Так не пойдет, тетушка Пэнси. Да или нет?

– Я…

Раздался оглушительный рев толпы. Пэнси испуганно втянула голову в плечи и нахохлилась, словно курица на насесте.

– Ну так что?! – прокричала Одри, не сводя глаз с тетушки.

– Нет, – убитым голосом призналась та. – Не могу. Она сказала это тихо, но все услышали ее – или догадались по движению губ.

Толпа заревела еще сильнее, словно сотня паровозов загудела разом возле сцены. Этот рев, казалось, был способен стереть в пыль стоящую на краю сцены Пэнси Хьюлетт, потерявшую былую надменность и сразу ставшую жалкой и маленькой.

Одри посмотрела на Фермина Смолла. Тот тоже съежился, словно стал ниже ростом. Он тоже выглядел напуганным до полусмерти.

Теперь Одри перевела взгляд на Чарли.

Глаза их встретились.

Как она любила этого человека! И как подло он предал ее! Впрочем, она сама во всем виновата. Дура романтическая!