Ну, мы тоже стали его убеждать, что произношение прекрасное. А он смеется — дескать, наверное, кто-то из предков был попугаем.

В общем, вместо получаса мы с Шираком почти полтора часа проговорили и попрощались фактически друзьями.

Думаю, с того самого момента началась не только дружба Черномырдина с Жаком Шираком, но, возможно, эта встреча стала отправной точкой для будущей дружбы с Ельциным, а потом и с Путиным. Ширак же был президентом Франции аж до 2007 года! Кстати, это он сократил срок президентства с семи лет до пяти, а потому был президентом Франции двенадцать лет подряд: семь, на которые его избрали в первый раз, и пять, которые благодаря ему теперь фигурируют во французской Конституции.

Когда Ширак нас в ту памятную встречу провожал, случился еще один маленький эпизод. Начинаем мы спускаться на выход по огромной мраморной лестнице, а «друг Жак» идет чуть сзади и на прощание напутствует: «Дорогой Виктор Степанович, в этот сложный период я желаю вам и вашему правительству удачи в экономических реформах, чтобы у вас всё получилось».

А Черномырдин внезапно останавливается, поворачивается к нему и говорит с укоризной: «Эх, Жак, если бы не ваша Парижская коммуна, да еще с Карлом Марксом в придачу, у нас бы уже давно все получилось! Вы-то со своими революционерами быстро разобрались, а мы вот со своими семьдесят лет промучились».

Так вот взял и одной фразой вынес приговор всем социалистическим и коммунистическим идеям, да и убыл в Россию.

Я этот момент на всю жизнь запомнил. Жак Ширак смотрит на нас и сказать ничего не может: вроде как Франция получается виноватой за все, что сейчас в России происходит…

***

Кстати, среди французов у меня был еще один добрый друг — Франсуа Миттеран. Мы с ним много раз встречались — и в бытность его президентом, и после того, как он уже покинул пост. Это были не деловые отношения, а какая-то чисто человеческая симпатия. Миттеран всегда интересовался моими делами, семьей. Когда я часто бывал по делам правительственной комиссии в Париже, то мы всегда встречались с Миттераном. А когда он приезжал в Москву, то именно мне обычно поручали его сопровождать, что я с большой радостью делал. Особенно запомнился визит Миттерана на 50-летие Победы в Москву. Мы тогда вместе с ним смотрели парад на Красной площади и в парк Победы ездили. А еще много фотографировались с ветеранами — нашими и французами из «Нормандии–Неман»… Кажется, только вчера это было. Миттерана давно уже нет с нами, а Великой Победе в 2020 году отметили 75 лет…

С англичанами меня свел финансовый контроль. Когда я работал в Счетной палате, то мы не только проверками занимались, но еще и глубоко изучали историю и современный опыт, в том числе и международный. Сергей Вадимович Степашин потом даже международное профессиональное сообщество государственных аудиторов возглавлял — ИНТОСАИ[70] называется.

А самый обширный опыт был у британцев. Как я уже писал, английский парламент в Средние века создали не для того, чтобы он законы принимал, а для того, чтобы проверял, как государственная казна расходуется. И примерно в те же времена возникла тамошняя счетная палата. Первые государственные аудиторы были назначены королем Эдуардом II еще в 1324 году. А современная организация называется у них National Audit Office, или Государственный аудиторский офис. Кстати, страшно авторитетная организация. Председателя, который именуется Главным контролером, назначает лично королева по представлению палаты общин, и его нельзя отправить досрочно в отставку, если только он сам не попросится. Часто эту должность занимает кто-то из известных сэров и пэров, то есть человек из особо приближенных и доверенных лиц.

Так вот, пока я работал в Счетной палате, мы очень плотно контактировали со своим английским аналогом. Во-первых, потому что наш госконтроль был еще даже не в детском, а в младенческом состоянии, тогда как тамошняя счетная палата — дама очень солидная. Ей ни много ни мало 660 лет стукнуло. Нам до этого опыта расти и расти. А во-вторых, нам надо было всему миру показать, что российский государственный аудит соответствует международным стандартам, поэтому внешняя оценка нашей работы со стороны всеми уважаемых коллег была бы очень кстати.

Так вот, подружился я на почве этого взаимодействия с тогдашним председателем английской счетной палаты — сэром Джоном Борном. И однажды при встрече я, следуя наказу своей учительницы английского показать умение вести светский разговор и желая проявить какую-никакую свою эрудицию, стал рассказывать, как мне нравится знаменитая на весь мир английская традиция five o’clock. Что по-нашему представляет собой обычное «чайку испить», но строго в определенное время и с раз и навсегда установленным ритуалом.

В общем, делаю умный вид и пытаюсь рассуждать, насколько все-таки нюансы важны: дескать, когда по традиции сначала в чашку наливаешь молоко, а потом чай — вкус прекрасный, а вот если в другом порядке — так действительно вкус будет хуже.

И так я ему старательно рассказываю, как все прекрасно и тонко продумано…

Сэр Борн меня слушал-слушал, а потом деликатно так останавливает: «Сергей, прости, но я тебе сейчас один секрет открою. Ты только никому не рассказывай…»

Я ему дал страшную клятву, что никому и никогда.

«Понимаешь, — говорит, — дело не в чае. На вкус совсем не влияет. Просто чашки было жалко».

И объяснил, что поначалу, когда английские аристократы пили чай из привозного китайского фарфора, никто не задумывался, в каком порядке чай и молоко наливать. А вот когда стали делать фарфор сами, то он оказался неважного качества и от кипятка сразу трескался. Потому, чтобы сберечь свои чашки, англичане стали сначала лить молоко, а уж потом чай. И так к этому привыкли, что традиция осталась и после того, как научились фарфор производить не хуже китайского.

В общем, опять напомнил мне сэр Борн, не стоит умножать сущности сверх необходимого. И если есть простое объяснение чему-то, то оно, скорее всего, самое правильное.

Кстати, британская счетная палата дала нашей системе госконтроля высокую оценку, и мы без проблем заняли свое место в международном сообществе государственных аудиторов. А еще наши прочные контакты не раз помогали разрядить напряженность в дипломатических отношениях двух стран. Но об этом как-нибудь в другой раз.

А помимо настоящего британского сэра, я встречался еще и с самым настоящим принцем. Случилось это из-за бадминтона.

Я уже несколько лет являюсь консулом Мировой федерации бадминтона и президентом ее российского отделения. Нас, таких консулов, на весь мир всего человек семнадцать — этакое мировое бадминтонное правительство. И это при том, что в бадминтон на Земле играют 320 миллионов человек, причем Национальная федерация бадминтона России — далеко не последняя в мире по численности, финансам, да и по влиянию.