Двое стояли на площадке багажного вагона. Степан, лежа на крыше, слышал почти каждое их слово.

— Камни у вас?

— Вот здесь, поближе к сердцу.

— К чему? Вы меня удивляете. Какое сердце? Ладно-ладно, не злитесь.

— Не могу привыкнуть к вашим шуткам, Даунвуд.

— Я никогда не шучу. Я говорю неожиданные вещи, которые кажутся смешными. Но они не смешные. И насчет Фарбера — это не шутка. Он жив.

— Что?!

— Жив, жив. Больше того, он едет вместе с нами. Мы только что подобрали его со всем семейством. Видели бы вы, как вытянулась его физиономия, когда он увидел меня с судьей.

— Черт! Как они выбрались? Это же невозможно! Как ваш Юдл упустил их?

— Об этом спросим у Юдла. Но меня такие детали уже не интересуют. Вы сами видите, Штерн, что из-за вас я оказался в довольно щекотливой ситуации. Завтра Фарбер встретится с Кингом и все ему расскажет. И тогда нам всем будет не до шуток.

— Они не должны встретиться.

— Ну, отчего же? Пусть встретятся. Но только при одном условии. Ваш профессор скажет, что россыпь алмазов существует.

— Вы не знаете Фарбера. Он не станет врать. Он сумеет доказать, что мы все подстроили.

— Почему вы так думаете?

— Я провел рядом с ним много лет. В нем нет ничего человеческого. Он будет тупо говорить, что черное — это черное, даже если поджаривать его на медленном огне.

— А если поджаривать не профессора, а, допустим, его дочку? Ну, почему вы не смеетесь, Штерн?

— Потому что это не смешно. Черт, где же мне теперь спрятаться?

— Спрятаться? Наоборот! Вам обязательно надо увидеться с Фарбером! Тогда-то он точно сломается. А мы еще и расскажем ему, как следили за каждым его шагом, как устраняли всех его помощников и проводников! Он должен знать, что мы не шутим. Только тогда в его сухих мозгах пробьется живое человеческое чувство. И это будет чувство страха. Идемте, Штерн.

Хлопнула дверь вагона, и Степан в отчаянии ударил кулаком по лбу. Надо было стрелять! Они стояли в трех шагах от него! Застрелить обоих, забрать камни и спрыгнуть с поезда — это заняло бы несколько секунд. И все!

Да, но что тогда было бы с Мелиссой?

Гончар еще не знал, как он спасет эту маленькую разбойницу. Но не сомневался, что сделает это. Причем немедленно.

Разбежавшись, он перепрыгнул на крышу багажного вагона, а оттуда спрыгнул на угольную кучу в тендере.

Чумазый кочегар повернулся на шум и удивленно уставился на Степана. Гончар отряхнулся от черной пыли и поправил кобуру под мышкой. Когда он снова поднял взгляд на кочегара, тот уже стоял с поднятыми руками. Но за ним скрывался машинист, который держал одну руку на регуляторе пара, а в другой у него был "миротворец", и широкое дуло смотрело прямо в лоб непрошеному гостю.

— Все нормально. — Гончар миролюбиво выставил перед собой ладони. — Поговорить надо.

Он пробрался в тесную будку и стал рядом с машинистом.

— Вы знаете, кого везете, сэр?

— Важных персон. — Машинист запихнул кольт за пояс и плюнул в окно. — Таких важных, что президент нашей дороги перед ними на цыпочках ходит.

— Это точно, — поддакнул Степан в манере Бена Смоки.

Сейчас он чувствовал себя примерно так, будто вел сложные переговоры с докерами, которые никак не хотели переставить его контейнеры в более удобное место. В таких ситуациях все решали личные связи. Для неведомой фирмы докер пальцем не пошевелит сверх задания. Но для своего парня работяга сделает все.

Степан уже знал, как надо говорить с машинистом.

— Персоны такие, что на хромой козе не объедешь. Да только это все видимость одна. А копнешь — такое говно попрет! Я чего залез-то? Рожу знакомую увидел. Хлыщ в костюме за тыщу баксов. Знаете, кто это, сэр? Это ж Даунвуд! Слыхали про аферу с железнодорожными акциями?

— Северная Тихоокеанская? — уточнил машинист.

— Ну да. Я-то от нее не пострадал, а вот кореш мой, Эрни О'Хара, вот тот чуть не вешаться собрался из-за тех акций. Сколько ирландцев он разорил, этот Даунвуд!

— А говорили, будто он утопился.

— Такое говно не тонет.

— Да, это точно. А ты сам-то откуда, братец? Смотрю, рубаха на тебе индейская, а говоришь по-нашему, будто вчера из Дублина.

— Из Небраски я. А с ирландцами сызмальства рос рядом, вот и перенял все, и говор, и норов. А только слыхал я, что тут у вас новая афера затевается. С алмазными акциями.

— Это не афера. — Машинист оторвал взгляд от путей и глянул на Степана. — Это честный бизнес.

— Ну да, честнее некуда. Сказки это все. Вы знаете, кто такой профессор Фарбер? Знаете, чего ради тут его экспедиция шаталась? Мы в этих горах каждый камень обнюхали. На брюхе ползали, по десять пар башмаков износили, а дело свое сделали.

— Что за дело-то?

— А все насчет алмазов. Пусто там. Нет никакой россыпи. Еще неделя-другая, и вся компания накроется.

— Да ты что!

— Ну да. Это ж одни и те же аферисты все прокручивают. Даунвуд и его шайка. А что это вы расстраиваетесь, сэр? Тоже попались на ихнюю удочку?

— Две тысячи… У меня жена акций накупила на две тысячи! — выкрикнул машинист. — Все наши сбережения за семнадцать лет! Это же целое ранчо можно было купить!

— Мой вам совет, сэр. Вам, конечно, виднее. Но я бы на вашем месте дал телеграмму домой. Вот прямо на следующей станции и дал бы. Пусть супруга не медлит и сейчас же продает все ваши алмазные акции. А вторую телеграмму дайте в агентство Пинкертона. Эти парни давно охотятся за Даунвудом. Еще и премию от них получите.

Машинист снял фуражку и вытер лоб кулаком.

— Телеграмму, говоришь? Не получится у нас с телеграммой. Идем без остановок до самого Денвера. Потом обратно в Форт-Коллинз, домой, обычным рейсом. Думаешь, пока приеду домой, они успеют приостановить выплаты?

— Думаю, что уже завтра ваши акции резко упадут в цене, потому что Даунвуд от них постарается избавиться.

— Если я сделаю самовольную остановку, меня уволят. Там, в пассажирском, сидит зять президента железной дороги. Он здесь командует, братец.

Степан почесал затылок и тихо ругнулся по-русски. Президент железной дороги в этих краях — фигура поважнее президента Штатов. С таким прикрытием Даунвуд был неуязвим. Ни один представитель закона не станет портить отношения с железной дорогой. И ни один машинист не станет портить отношения со своим боссом.

Столь успешные переговоры закончились полным провалом. Да, эти двое могут посочувствовать Степану, но не более того. Они не станут ему помогать. Будь ты хоть трижды ирландец, но — каждый сам за себя.