— Вы кто?

— Октябрьский райвоенкомат. Замена мобилизационных предписаний. Гражданка Чернова Татьяна Всеволодовна по данному адресу проживает?

— Чернова?.. Погодите-ка, вроде бы у прежних жильцов фамилия Черновы.

Только они два года как здесь не. живут.

— А где живут?

— Представления не имею. У нас был непрямой обмен.

На пути к метро он заполнил запрос в киоске «Ленгорсправки» и, переждав минут двадцать в ближайшем кафе, получил ответ. Гражданка Чернова, проживавшая по указанному в запросе адресу, убыла в апреле сего года и в настоящее время в городе Ленинграде не прописана.

Он вытянул две пустышки подряд. Что ж, остается искать другие пути.

Перебирая в уме все ниточки, которые могли бы привести к ней, Нил решил прежде всего разыскать Ваньку Ларина. Не то чтобы этот источник был самым многообещающим, просто с ним было легче завести разговор о Татьяне, чем, скажем, с Николаем Николаевичем, ее отчимом.

На Ванечку он вышел достаточно легко, и доверительная беседа обошлась в тридцать три рубля — стоимость двух порций мяса и трех бутылок сухого вина в «Погребке» плюс червонец на такси, куда пришлось сгрузить вконец ослабевшего Ларина. Денежки вылетели в трубу: Ванька, с которого впору было рисовать плакаты на тему «Все ты, водка, виновата!», при первом же упоминании о Тане расплакался, начал бить себя в грудь и честить себя скотиной и мерзавцем. Вразумительного от него удалось добиться немного. Оказывается, месяца через три-четыре после их встречи в шашлычной он люто загулял, к Тане не вернулся, потому что загремел в больницу, а там узнал, что Таня с друзьями перекололись героином, друзья ее погибли, а сама она попала в реанимацию, откуда ее увезли в неизвестном направлении.

К Николаю Николаевичу Нил долго не решался обратиться, понимая, что импозантный адвокат скорее всего пошлет его куда подальше. Наконец не выдержал и, выждав момент, когда тот выходил из дверей коллегии, двинулся навстречу ему.

— Здравствуйте, Николай Николаевич!

— Здравствуйте… Извините, молодой человек, не припоминаю. Вы по какому делу?

— Совсем не по делу. Я сын Ольги Владимировны Баренцевой, певицы. — Холеные черты адвоката чуть разгладились. — Вы в свое время здорово помогли нам с женой, и мы до сих пор с великой благодарностью вспоминаем вас… и Таню, которая порекомендовала обратиться к вам.

— Да, да, теперь я вспомнил — роковые страсти, нож… Ну, и как теперь ваша супруга? Больше не бузит?

— Нет, что вы, у нее все прекрасно, работает в Москве на радио, обличает албанских экстремистов и преступный режим Энвера Ходжи. Видимся, правда, только по выходным, зато не успеваем надоесть друг другу, — вдохновенно врал Нил. — А как вы, как Таня? Что поделывает? Снова замуж не выскочила?

— Таня тоже в Москве, работает в министерстве и о замужестве, насколько мне известно, пока не помышляет, нахлебалась, знаете ли… А матушка ваша как?

— О, только что вернулась из турне по странам Азии, готовится к премьере «Тоски»…

— А когда премьера?

Нил оживленно рассказывал о матери и несказанно гордился собой. Как мастерски провел разговор — в полном соответствии с заветами Штирлица важный для себя вопрос затронул вначале и вскользь, получил информацию, а закончил чем-то посторонним, что, собственно, и запомнится собеседнику. Теперь адвокат едва ли вспомнит, что он интересовался Таней. А сразу после Нового года, в тихонький промежуток между зачетными авралами и сессией, надо съездить в Москву…

— Извините, что отнял у вас время. Телефона у вас нет, так что пришлось нанести визит. Всего доброго!

— Всего… Не та я Татьяна Чернова оказалась, что ж поделаешь… — Полная девушка в стеганом халате грустно вздохнула. — А то чайку? Или, может, пива хотите? У меня хорошее, «Останкинское»…

— Спасибо вам, Танечка, в другой раз.

— Жить-то вам есть где? У меня остановились бы. Комната хорошая, просторная. А я бы с вас и денег не взяла…

— Вы очень любезны…

Нил сбежал по лестнице и распахнул дверь в собачий московский холод.

Кусачая поземка закружила по широченному, безымянному для Нила проспекту три ненужные больше бумажки, выпавшие из кармана, когда он спешно доставал перчатки.

Адреса трех Татьян Всеволодовн Черновых 1956 года рождения, проживающих в городе Москве. Он поднял воротник и двинулся вдоль безотрадных новостроек Отрадного к автобусной остановке. Взгляд его упал на телефоны-автоматы, выстроившиеся рядком у заиндевелого фасада универсама…

— Прямо чудо какое-то, что ты застал меня дома. Я ведь последние денечки в Москве, через три дня улетаю.

Ляля Александрова придвинула полную кружку горяченного ароматного чая потихоньку отогревающемуся Нилу. На ее большой и светлой кухне, выходящей окнами на бескрайнее заснеженное поле, было уютно и тепло, и уже клонило в сон.

— Рассказывай, как ты, — повелела она, усаживаясь напротив Нила.

— А что рассказывать? — Он откусил от бутерброда с какой-то белоснежной, неведомой ему рыбой, прихлебнул чаю. — Живу помаленьку.

— По-прежнему с Линдой?

Лялю он помнил неплохо, а потому бестактность вопроса нисколько его не покоробила.

— Тю-тю Линда, — сказал он и замолчал. К большому его облегчению, Ляля не стала выспрашивать подробности.

— Ты извини, но этого следовало ожидать. Мягко говоря, вы не были созданы друг для Друга.

— Ты-то как? — сменил тему Нил. — Небось все по заграницам?

— Да пропади они пропадом, такие заграницы! — в сердцах сказала Ляля. — Мы с моим Михеевым пять лет в долбаной Анголе проторчали, пока папуля ему назначение в Мексику не пробил. Михеев с Ленчиком уже там, в Мехико, а я сюда отпросилась на месячишко, больно по снегу соскучилась… Пивка рванешь? У меня хорошее, «Хольстен» из «Березки». — Нил отрицательно покачал головой. — Ну, как хочешь, а я выпью. Очень я в этой Африке к пиву пристрастилась — тамошнюю воду даже кипяченую пить нельзя, чай и тот на привозной минералке заваривать приходилось.

— Ленчик — это твой сын?

— Ага. Уже в Луанде родился. Ему уже четыре сейчас, а родины так и не видел…

— Наших кого-нибудь встречаешь?

— А кого я там могла встретить? С Михеевым в отделе такой Славка Шилин работал, наше португальское кончал. А больше — все.

— А в Москве? Сюда много наших перебралось, особенно девчонок. Ленка Медведева, ныне графиня Бобринская, Любаша Серебровская на Горького живет, я к ней в прошлом году заходил. Сэнди с испанского помнишь? Тоже теперь москвичка, писательница, повести в журналах публикует. Опять же Марина Задонская…

— Задонская с Александровым в Париже ошивается, — сказала Ляля так, будто речь шла о совершенно посторонних людях. — А из московских я ни с кем не видаюсь, на улицу и носа не высовываю — холодина такая!