- Почему? - возразил Женя. - Очень даже интересно. Но ведь мы и так возвращаемся.

- Я имею в виду Олимпийку, - пояснила Таня. - Метро сегодня до трех.

- Ты меня выгоняешь?

Женя так удивился, что даже не догадался обидеться.

- Нет, - помолчав, ответила Таня. - Просто, если ты хочешь...

- Но я не хочу! С чего ты взяла?

Нет, у женщин определенно есть "третий глаз", о котором упорно талдычит сытый господин на третьем канале! Женя заглянул Тане в лицо. Она шла, глядя прямо перед собой, какая-то вдруг печальная, непривычно замкнутая и чужая. Он остановился, повернул Таню лицом к себе.

- Ты что, Зайчонок?

Она ткнулась ему в плечо.

- Не знаю... Я так мечтала об этой ночи, а ты...

- А что - я? - испугался Женя.

Он обнял Таню, подержал в объятиях, хотел сказать что-нибудь ласковое, но на них налетела веселая большая компания - со смехом, шутками, конфетти, - рослый парень закричал: "Господа влюбленные! Не мешайте уличному движению!" - и Таня оторвалась от Жени, засмеялась и взяла его под руку.

- Не обращай внимания. Все хорошо. Просто я ждала чего-то особенного...

Дома попили чаю, перемыли откуда-то взявшуюся кучу посуды, нажали на кнопки всех по очереди телевизионных программ - так, чтоб отметиться, выключили телевизор и пошли спать. Таня сразу легла к Жене спиной.

- Эй, - тронул он ее за плечо, и Таня повернулась так резко, что Женя даже отпрянул.

- Неужели нельзя хотя бы раз... хоть один разок... - Она задыхалась от непонятной ему ярости.

- Я хотел тебя просто поцеловать, - мигом нашелся Женя. - И чтоб ты полежала на моей руке.

Но разве мог он обмануть Таню?

- Неправда! - страстно сказала она. - Я для тебя только любовница и, значит, должна...

- Таня! - поскорее перебил ее Женя, чтобы она не сказала что-нибудь страшное, о чем стыдно и тяжело будет потом вспоминать. - Как это "должна"? Разве я виноват, что меня к тебе так безумно тянет?

- Но ведь мы уже были сегодня вместе!

Это "уже" его просто убило.

- Ну и что? - холодея, вымолвил Женя, и бурные Танины слезы хлынули в ответ на такой простой вопрос... - Перестань, дорогая моя, перестань, ради Бога, - повторял Женя, стараясь заглянуть Тане в лицо, но она закрывала его руками и плакала бурно, безудержно.

- Я так ждала, так мечтала!

- Да что я такого сделал? - не выдержал Женя.

Он вскочил, накинул на голое тело халат и зашагал по комнате. Подошел к столу, налил полный бокал вина, выпил, задумчиво повертел полупустую бутылку в руках. На диване всхлипывала, постепенно успокаиваясь, Таня. Теперь ему уже не было ее жалко. "Слишком много выпила, - решил он. - Эх, зря не поехал домой, дурак..." Досада на себя, Таню, на не прекращающиеся за окном вопли ширилась и росла. Но успокаивать было нужно: по негласным законам так принято у интеллигентных людей. Женя подошел к дивану, сел на краешек.

- Может быть, ты меня разлюбила? - неожиданно для самого себя, конечно, в это не веря, спросил он.

- Не знаю, - медленно сказала Таня, и эти ее слова ударили в самое сердце.

- Не знаешь? - переспросил он уязвленно. - Помнишь, ты давала мне книжку какого-то англичанина, из "сердитых молодых"?

- Эмиса, - подсказала Таня.

- Не важно... Там герой говорит, что узнать, любишь ты или нет, так же просто, как определить, нравится ли тебе вкус яблока.

- Значит, герой не прав, - коротко сказала Таня.

Она уже совсем успокоилась и сидела, завернувшись в одеяло, - колени у подбородка, а на коленях руки, и подбородок лежит на скрещенных тонких руках.

- Понимаешь, - думала она вслух, - я мечтала не только о встрече нового тысячелетия.

- А о чем еще?

- Как бы это сказать... Ты только не смейся!

- Да уж какой тут смех.

Таня будто не слышала.

- Я мечтала о доме, - продолжала она.

- О доме?

Женя правда не понимал.

- Ну да. - Темные глаза при неярком свете елки казались огромными. И смотрели вдаль, мимо Жени. - Я все представляла, как мы сидим за столом провожаем старый год и встречаем новый, - потом гуляем вместе со всеми по улицам, приходим в наш дом, - она чуть заметно подчеркнула слово "наш", говорим о чем-то неважном, самом простом, и ложимся спать.

- А любовь?

- Это и есть любовь.

Женя обнял ее колени, ткнулся в них лицом, с великим облегчением почувствовал, что рука ее теребит его волосы.

- Нет, - сказал он. - Любовь - совсем другое.

- Что же?

Таня говорила так отстраненно, будто речь шла не о них двоих, а о предмете сугубо академическом. Женя поднял голову, поймал ее взгляд, стиснул руку.

- Сама знаешь, - взмолился он. - Любовь - это когда так тянет к женщине, что жить без нее невозможно.

- Но ведь живешь, - грустно заметила Таня.

- Дорогая моя, не надо! Я ведь ничего от тебя не скрывал! И сто раз мы об этом уже говорили. А теперь...

- Я знаю, прости. Иногда унизительно быть только любовницей.

- Но любовница - от слова любовь, - изо всех сил старался защитить Танин статус Женя. - Хватит философствовать, Заинька. Давай-ка спать.

Он взъерошил пятерней ее короткие волосы, снял халат, натянул трусы в доказательство, что ни на что не претендует, и так, при параде, лег под бочок к Тане. Дружески обнял, чуть отодвинувшись, чтобы она ничего не заметила и не обиделась бы, дурочка, на него, и полночи крепился, то засыпая, то просыпаясь от жгучего желания, а утром повернул к себе сонную Таню и стал целовать и шептать всякие глупости. А когда она улыбнулась и губы ее шевельнулись под настойчивыми его губами, стянул к чертовой матери трещавшие по швам трусы и наконец-то обрел свою единственную, желанную женщину.

- Ах ты, дурочка, - блаженно вздохнул он и почувствовал, как напряглась под его рукой ее маленькая грудь, которой он всегда восхищался, и услышал, как стон слетел с ее губ, и увидел, как закрылись в истоме чудные ее глаза. - Ах, дурочка, - повторил он, и все утонуло в сияющем свете.

8

Шли дни, а Лере не становилось лучше. Она лежала, равнодушная ко всему, будто вслушиваясь в себя, с трудом отвлекалась от внутренней серьезной работы, когда появлялись то муж, то сын, то забегала постоянно оживленная Надя. Они все рассказывали о чем-то, а Надя водрузила на тумбочку здоровенную бутыль с пушистой еловой веткой, и ветка мешала, когда приносили обед, и загораживала собой свет. "Ничего, скоро ее уберут, говорила себе Лера. - Кончатся же когда-нибудь все эти новые годы".