А груз он доставлял действительно странный — пузатый металлический контейнер, рядом с которым сумрачно сидели молодой мужчина в хорошо пошитом пальто с меховым воротником и полковник с инженерно-строительными молоточками в петлицах долгополой офицерской шинели.

Не нравилось полковнику Хваталину его задание.

Ну, пусть должность по нынешним временам у него небольшая, но все-таки он был, черт возьми, полковником! А для того чтобы сопроводить в нужное место груз и передать его тем, кому этот груз адресован, достаточно было вокруг молодых лейтенантов. Только вот втемяшилось кому-то в штабе округа, что раз груз секретный, то и сопровождать его должен старший офицер. А крайним всегда оказывался он, Хваталин. Он сидел рядом с контейнером, закрыв глаза, и подсчитывал, сколько ему не хватает до выслуги лет. Оказывалось, более чем достаточно для грусти и уныния. С другой стороны контейнера сидел молодой кареглазый мужчина с аккуратной клиновидной бородкой.

Еще в расположении части, когда контейнер грузили на автомашину, он подошел к полковнику Хваталину и первым протянул ему руку.

— Хоткин, — представился он, не называя имени и отчества. — Вы тоже будете сопровождать груз, товарищ полковник?

Рука у него была мягкая, без намека на мозоли, одним словом, рука человека, который физическим трудом никогда не занимался, а если и занимался, то скорее для собственного удовольствия, но отнюдь не по роду своих непосредственных занятий.

Некоторое время Хваталин пытался осторожно выяснить, какое ведомство этот человек представляет. Хоткин, отшучиваясь, уходил от острых вопросов, но ясно было, что попутчиком был человек гражданский, служащему в армии или военизированных подразделениях бороду никто бы не позволил отпустить. Больших выводов полковник сделать не сумел, попутчик оказался темной лошадкой, хотя и улыбался приветливо и на отвлеченные темы болтал с удовольствием, только обезличенные и лишенные конкретики разговоры эти полковнику ничего не давали. Хваталин вскоре угомонился и с расспросами к Хоткину не лез. Более того, мозги у него были, и кое-что полковник уже начал предполагать, а потому на пузатый металлический контейнер он поглядывал со смешанным чувством страха и восторга.

Похоже, груз они везли тот еще. Из свинцового хранилища. И все предположения полковника Хваталина стали неожиданным образом сбываться. В смысле, что учения намечались в условиях, приближенных к боевым. И получалось, что везли они как раз это самое атомное устройство в район, где ученый люд и командование рассчитывали его подорвать. А потом, значит, пойдут через район поражения люди и техника. Неожиданное доверие, оказанное полковнику Хваталину, пугало его и тревожило. Нет, с одной стороны, неплохо было, что сопровождал контейнер именно он. Попахивало это очередной наградой, а то и повышением в звании. А еще это означало, что опала с него наконец-то была снята. А с другой стороны, кто сказал, что находиться рядом с контейнером не опасно? Если там эта самая атомная бомба, то, вполне вероятно, сейчас Хваталин получал опасную дозу радиации, после чего будущее вообще было проблематичным. Да и потом это доверие могло выйти полковнику боком. Кинут их вперед на машинах радиационной разведки, а опыт Хиросимы показывал, что радиация — вещь коварная и опасная. Японцы это на своей шкуре почувствовали. Правда, сопровождающий контейнер мужик не нервничал и вел себя спокойно. Может там и не бомба, а приборы какие или вообще вспомогательный инструмент для измерений. Иначе хрен бы он был сейчас таким спокойным. Это немного успокаивало. И все равно прикидки полковника Хваталина не радовали. Избави Бог нас от доверия начальства. Особенно вот в таких секретных делах.

Неожиданно полковник Хваталин почувствовал, что завидует подручным генерала Крюкова. Ну, в тюрьму их посадили, дали от пяти до десяти лет. Так это же гарантия, что люди живыми останутся. А уж что-то на жизнь у них все равно останется, не все же органы выгребли, какими бы проницательными они ни были. Все едино где-то баночка с золотишком останется зарытой, чтобы на старости лет зажить по-человечески, не считая копейки и не жалуясь на жизнь. А тут еще неизвестно, чем все закончится. Кадры из секретного фильма, который Хваталин обычно показывал личному составу, теперь не казались чем-то отстраненным и далеким. Тут своя Хиросима ожидалась под боком. И неизвестно, кто станет ее жертвой, может, как раз ему, полковнику Хваталину, и доведется страдать.

Проще всего было бы напрямик спросить этого самого гражданского, что покуривал сейчас невиданные Хваталиным сигареты, не бомба ли у них в контейнере. Проще, но и опаснее. Потому что сразу же окажешься причастным к тайне и не сможешь потом валять ваньку и делать вид, что ни о чем не подозревал и не догадываешься до настоящего времени.

Вот и сидел сейчас полковник Хваталин с несчастным видом, клял в душе собственную судьбу и неудачливость. А морозный ветер забивался в щели, выстужал узенький металлический салон, и оставалось только жалеть, что постеснялся надеть валенки и тулуп, пусть и несолидно смотрелось, а только тепло было бы, и не пришлось бы сейчас постукивать сапогом о сапог, разминая застывшие пальцы.

Полковник негнущимися от холода пальцами полез в карман шинели, достал пачку «Казбека» и долго разминал и обстукивал мундштук о коробку. Затейливо согнув мундштук, Хваталин закурил, выпуская дым изо рта.

Между тем в салон через иллюминатор уже заглядывало солнце. Внизу еще была ночь, но здесь, на высоте, светило солнце, и это было удивительно. Полковник посмотрел на кипельно-белые облака, похожие на заснеженные горы, на темнеющую ниже облаков землю, которая медленно наплывала на снижающийся самолет, и понял, что на все его вопросы скоро будет дан однозначный ответ.

И тут его забила мелкая противная дрожь. Подобное чувство Хваталин всегда ощущал перед наступлением, сослуживцы в конце войны уже не раздумывали — если Андрея Антоновича затрясло, значит, войска снова в прорыв пойдут. Или немцы в отчаянную контратаку кинутся. Генерал Крюков порой даже поговаривал, что способность Хваталина предчувствовать атаку не есть трусость, а редкий дар, который умному полководцу помогает успешнее вести бой с противником.

В салон выглянул озабоченный летчик:

— Вы тут приготовьтесь, — хмуро сказал он. — Посадка будет сложнее, чем в штабе рассчитывали.

После этих слов Андрей Антонович понял, что его затрясло не зря.

— Конечно, проведу, — сказал Волос. И криво усмехнулся. — Другого же выхода нет?

— На хрен нам эти пещеры? — подумал вслух Коротков. — Жили спокойно, нет — подземелья какие-то объявились, графа Монте-Кристо только не хватает. Саша, ну скажи на милость, на хрена нам под землю лезть? За вторым жмуриком? Так ты поверь, одним жмуриком все не закончится. Думаешь, зачем он нас в свою подземную вотчину тянет? Смыться хочет. Или какие-то сюрпризы серьезные нам там в этих подземельях приготовили. Помнишь как солдатик на гранате подорвался? Так это еще семечки, там нас и посерьезнее вещи ожидать будут. Ну, озеро там с непонятным течением, ну, страннички от нескромных взглядов скрываются. Начальству что нужно? Ему нужно в Москву отрапортовать — еще один вертеп придавили, гнездо религиозного дурмана разорили. Тем более что заправляли там каратели да шпионы. А лезть-то в это самое подземелье нам придется, краснопогонникам пример храбрости и самоотречения показывать. Тебе оно надо? На фронте орденов не нахватал? Нет, Сашок, я понимаю, что в тебе сейчас служебное рвение говорит. Да еще к тайне ты прикоснулся, а неудовлетворенное любопытство всегда самое сильное. Хочешь совет? Не лезь ты в эти катакомбы. Мне тебя жалко, сам говорил, сколько раз ты к немцам в тыл ходил и чудом оттуда живым возвращался. Не надоело тебе жизнью своей рисковать?