Полагаем, не так пошли именно народные брожения. Ни разу не всплыло имя великого князя Павла. Вместо него на все лады повторялось другое – Ивана Антоновича. Послы и раньше доносили, что к бедному шлиссельбургскому узнику относятся с особым уважением, даже любовью. В народе его жалели, считали страдальцем. Что же до маленького Павла, то здесь Петр Федорович сыграл с сыном злую шутку. Он так демонстративно отказывался от мальчика, так старательно исключал его имя из манифестов, что создал ребенку репутацию незаконного. В момент переворота Павел не пользовался ни малейшей популярностью. Горячие головы, склонные продолжить мятеж, выкликали Ивана Антоновича. И обе партии сторонников Екатерины – непримиримые враги между собой – на время снова оказались в одной лодке. Появление Иоанна VI было невыгодно им в равной мере. Поэтому Панин, Разумовский, Теплов приложили к успокоению солдат столько же усилий, сколько Орловы.

К счастью для них, на сей раз у мятежников не было ни центра, ни руководителя. «Единственное благоприятное для двора обстоятельство, – писал Гольц, – …состоит в том, что недовольные (в сущности, гораздо более многочисленные, чем остальные) решительно не имеют вождя. Иначе буря неминуемо разразилась бы уже несколько дней тому назад резнею полков между собой, за которой последовал бы грабеж города, причем, по всей вероятности, иностранцы сделались бы жертвою.

Действия двора показывают, что он старается устранить всех тех, кто мог бы стать во главе недовольных… Опасаются, особенно за фельдмаршала [Миниха], что солдаты, среди которых он пользуется большим уважением, могут явиться к нему однажды ночью с предложением встать во главе их и принудить его у этому силой в случае его отказа»664.

Миниха спешно отправили инспектировать строящийся порт и укрепления в Рогервике. Брожения погасили отчасти раздачами, отчасти арестами. Отчасти они сами сошли на нет, а отчасти остались тлеть под спудом до коронационных торжеств, когда в гвардии было открыто несколько локальных заговоров. Недаром Гольц засвидетельствовал, что ушедшие в старую столицу полки унесли с собой и свое раздражение: «Часть гвардии, восемь дней тому назад отправленная в Москву, отказывается продолжать путь, и офицеры, явившиеся объявить об этом двору, не в состоянии заставить их идти далее». То была лишь первая ласточка крупных неприятностей, ожидавших императрицу в Первопрестольной.

И все же она выиграла. Захватила и удержала корону. Сохранила главных соратников. Избавилась от угрозы контрпереворота в пользу мужа. Не вступила в повторную войну. Кажется, что удача позолотила нашей героине руку. Потому что без завидной доли везения, справиться со всеми навалившимися на нее бедами было невозможно. Даже раскол в рядах вчерашних союзников только укрепил ее власть. Рюльер имел полное право сделать вывод: «Императрица не опасалась больше соперника, кроме собственного сына, против которого она, казалось, себя обеспечила, поверив главное управление делами графу Панину… Доверенность, которою пользовался сей министр, противопоставлялась всегда могуществу Орловых, поэтому двор разделялся на две партии… и императрица посреди обоих управляла самовластно»665.

Мы расстаемся с нашей героиней в один из самых трагических и в то же время триумфальных моментов ее жизни. Она стала собой. Сделала первый шаг к реализации своего персонального мифа – Премудрой Матери Отечества, великой преобразовательницы, философа на троне. Куколка лопнула, бабочка вылетела на свет. Отныне счастье и успех будут сопутствовать ей непрерывно. И за это она заплатит исключительно высокую цену.

Мы постарались показать, что короткое царствование Петра III – вовсе не досадное недоразумение в русской истории. Оно продемонстрировало необходимость новой волны европеизационных реформ и дало понять власть предержащим, как их не надо проводить. Впереди лежало почти четыре десятилетия долгого, стабильного правления, когда многое удалось сделать.

Стал ли несчастный Петр Федорович жертвой своих поспешных начинаний? Трудного характера? Психического расстройства? Всего понемногу. Его гибель в результате переворота – роковая и, к сожалению, неизбежная развязка. Однако, говоря об этом государе, следует избавиться от одного несправедливого мнения.

Из историографии часто создается впечатление, будто наследник Елизаветы Петровны стоял особняком в ряду русских монархов. Был им совершенно чужд. Перефразируя слова Александра Дюма о Людовике XIII: «Ничего от Генриха IV, ничего от Франции» – можно сказать: «Ничего от Петра Великого, ничего от России». Но это неправда.

Ведь у Петра I были не только высокие, но и низкие качества, шокировавшие окружающих. Шутовство, стремление издеваться, передразнивать, эскапада, так ярко проявившиеся во «Всешутейшем и всепьянейшем соборе». Не был Петр Великий и прирожденным храбрецом, достаточно вспомнить, как в ночь стрелецкого бунта 1689 г. молодой царь в одном исподнем ускакал в Троице-Сергиев монастырь, бросив в Преображенском мать и жену.

Но в отличие от внука, Петр I сумел перешагнуть через юношеский страх. Недаром 28 июня 1762 г. фельдмаршал Миних советовал императору лично явиться перед восставшей гвардией, как делал его дед, одно присутствие которого не раз прекращало брожения в войсках. Победа над собственным страхом – это ли не настоящая смелость? Но Петру Федоровичу не суждено было с честью преодолеть испытание – в роковой день он колебался и пасовал перед опасностью. Много позже его внук, великий князь Николай Павлович, составляя ученическое эссе о Французской революции, напишет, что Людовик XVI не исполнил долга перед подданными, так как «не покусился защитить свою власть». О Петре III можно было сказать то же самое. Император «не покусился» защитить даже самого себя. Почему целая страна должна была рассчитывать на его защиту?

Все это не исключает семейного сходства. Не принято замечать, но Елизавета Петровна и ее племянник во многом напоминали друг друга. Оба нервные, легко возбудимые, упрямые, предававшие огромное значение мелочам, за которыми терялось целое. Недаром Екатерина писала, что тетка и муж готовы были прицепиться к каждому слову. Наша героиня отметила и другое: любовь Петра не сидеть на месте, а беспрестанно ходить большими шагами по комнате, отчего во время разговора за ним трудно было поспевать. Эту черту приписывали желудочным коликам. Но тем же свойством обладала и Елизавета: «Во время богослужения она обыкновенно не подолгу стояла на одном и том же месте, а переходила по церкви с одного места на другое»666.

Пристальное внимание великого князя к малейшим деталям военной формы, так ярко проявившееся впоследствии у Павла I и его сыновей, имело аналог в жестком диктате, который Елизавета установила на дамскую моду. Стремление выговаривать тому или иному придворному за его одежду, срезать ленточки и локоны у фрейлин было сродни придиркам к ремешкам, пуговицам, темлякам и офицерским тростям во фрунте. Так находило выход копившееся у монарха раздражение. Страсть распекать – отличительная черта Елизаветы, Петра Федоровича, затем Павла I, Константина и Михаила Павловичей и отчасти Николая I, которых боялись, как огня.