Затем Лопе постарался забыть об этих опасных предположениях и догадках, о мыслях об этих видениях Апокалипсиса, чтобы быть для Амарилис опорой, человеком, который всегда находится рядом с ней, которому бедняжка доверяет. Тогда он сам нашел для себя поддержку в несравненной красоте ее изумрудных глаз. «Ее глаза, — говорил Лопе, — все еще убивали любовью того, кого они больше не видели».

Тогда для Лопе начался тот период его жизни, когда он увидел, как драма превращается в трагедию. Примечательно, что под перьями биографов и критиков этот период чаще всего описывался сдержанно и скупо, настолько он как бы не сочетался с блестящими перспективами, открывающимися перед человеком, которому, казалось, навсегда была дарована милость богов. Действительно, мы не раз видели, как Феникс сталкивался со смертью, как он был близок к разорению, как спасался бегством от своих несчастий, а затем как бы переворачивал страницу и вновь возрождался под воздействием какой-то неведомой, вакхической силы. Но на сей раз он не прятался, не пасовал перед бедой, он боролся, чтобы принести облегчение той, что испытывала такие страдания. Он не пытался бежать от невзгод, но вокруг него были люди, каждый из коих был ему по-своему дорог, и вот они-то и начали отступать, покидать его. И в этих испытаниях станет вырисовываться образ нового персонажа, столь же решительного и стойкого, каким был первый, но образ менее зрелищный, менее приятный для описания, ибо это образ персонажа, олицетворяющего собой милосердие и сострадание.

Начало распада семьи

К болезни Амарилис почти в то же самое время добавилось и начало распада семьи Лопе, продолжавшееся до самой его смерти. Уход или отъезд каждого члена его семьи станет для него серьезным испытанием, и одним из самых печальных событий стало для него пострижение в монахини его дочери Марселы, произнесшей слова обета 12 февраля 1622 года. Для Лопе это стало ударом, роковой развязкой, он был очень опечален, ибо ему казалось прежде, что религия не имела над ней особой власти. В его глазах она обладала всеми добродетелями и качествами, которые могли бы, несмотря на то, что она была незаконнорожденной, способствовать тому, чтобы она могла достичь высокого положения в обществе. Ей исполнилось семнадцать лет, а у нее уже было множество поклонников. Красивая, образованная, умная, она живо интересовалась поэзией и обладала несомненным талантом, проявившимся в сочинительстве стихов. Ее изысканный природный вкус и способности ее ума предопределили ее любовь к литературе, и это не осталось незамеченным для ее отца, посвятившего ей среди прочих произведений и прекрасную комедию «Лекарство от невезения». В посвящении он написал: «В мои юные годы я извлек сюжет этой пьесы из „Дианы“ Монтемайора, и вы можете там прочесть эту историю, подлинность которой подтверждают исторические хроники войн за обладание Гранадой. Но если человек более обязан своему происхождению, чем радостям, доставляемым его умом, то окажите моей работе милость и прочтите ее, а затем исправьте недостатки моей молодости, призвав на помощь ваш ум; ибо, несмотря на ваш еще очень нежный возраст, он сияет таким блеском, что, без сомнения, природа, испросившая его у Небес ради утешения и ради возмещения ущерба какой-нибудь уродины, даровала его вам по недосмотру. По крайней мере, таково мое мнение, и никто из тех, кто вас видел, не воспримет эти слова как лесть». Следует признать, что подобные чувства не были проявлением излишней снисходительности или слепой отцовской любви, так как известный драматург из Валенсии Гильен де Кастро тоже посвятил Марселе собрание своих пьес. Лопе, глубоко опечаленный тем, что она решила покинуть свет, попытался ее разубедить, но дочь была непреклонна. Итак, Лопе помог ей в ее устремлениях, а деньги, предназначавшиеся ей в приданое, теперь должны были послужить вкладом для вступления в монастырь. Он был вынужден созерцать, как она приняла постриг и стала монахиней монастыря молитвенного ордена босых кармелиток, что находился на Калье-де-Кантарранас. Церемония, во время которой она дала обет служения Господу, была очень торжественной и чрезвычайно красивой; знатные вельможи почтили ее своим присутствием, крестной матерью послушницы стала маркиза де Ла Тела, которую сопровождали маркиз Повар и герцог Сесса. Церковь была украшена богато расшитыми драпировками, а служба была столь торжественна, будто это был праздничный день. Один только Лопе был опечален, как о том свидетельствует его послание, адресованное другу Франсиско Эррере Мальдонадо: «Я никогда не видел в юной девушке такой красоты, такой грации и такого совершенства; в тот день она превзошла самое себя. А все потому, что жизнь прибавила многое к дарам природы […]. Церковь была освещена тысячей свечей, и прекрасные драпировки украшали придел, где должен был быть дан обет. Щечки у Марселы горели, как две розочки, а на губах играла робкая, немного стыдливая улыбка; она взглянула на меня, то был последний, прощальный взгляд, разделявший наши две жизни […]. Небеса закрыли двери для моего сердца, полного отцовской любви, они забрали у меня лучшую часть моей души; и я единственный сетовал и плакал в этой восхищенной толпе».

Дочь Лопе приняла в монашестве имя сестры Марселы де Сан-Феликс, хотя сам Лопе продолжал официально называть ее доньей Марселой дель Карпьо, чем выражал к ней свою отцовскую любовь. Несмотря на строгость монастырского устава, отношения между Лопе и дочерью не были прерваны. Еженедельно он отправлялся в монастырь ордена кармелиток, чтобы отслужить в часовне обедню. До сего дня там можно увидеть решетку, из-за которой Марсела слушала мессы отца, а в ризнице — шкафчик для облачения священника, куда Лопе убирал свой стихарь и ризы; там сохранился и отделанный черным и розовым мрамором фонтанчик с небольшим резервуаром, в котором Лопе совершал омовения. Когда Марселу окрестили в Толедо 8 мая 1605 года, где она, как мы видели, была окружена толпой поэтов, было объявлено, что «родители ее неизвестны». В архивах монастыря ордена кармелиток, где хранятся биографии некоторых монахинь ордена, можно прочитать в заключении ее биографии следующее примечание: «О сестре Марселе, имена родителей коей неизвестны, ибо они были преданы забвению либо из небрежения, либо из-за какой-то тайны, известно, что она была связана узами кровного родства со знаменитым поэтом Лопе Феликсом де Вега. Он часто приходил в монастырь, чтобы отслужить мессу, и все ради того, чтобы приблизиться к своей дорогой родственнице». В тех же архивах хранится драгоценный том объемом в 560 страниц, представляющий собой авторскую рукопись сборника под названием «Поэзия преподобной матери Марселы де Сан-Феликс». Среди произведений этого сборника, вполне достойных интереса, выделяется небольшая пьеса для театра, которую можно назвать «разоблачительной», ибо в уста одного из персонажей, бедного школяра, якобы обманутого кем-то, вложены такие слова:

То, что все в Мадриде знали, что передавалось из уст в уста, было забыто на несколько столетий, забыто настолько, что в 1861 году исследователь творчества Лопе господин М. Дама-Инар писал: «В доме Лопе видели юную девушку по имени Марсела, которая, похоже, была его ангелом-хранителем. „Кто была эта Марсела?“ — спросите вы. На этот вопрос трудно ответить точно. Монтальван говорит о ней крайне сдержанно, как о близкой родственнице Лопе, а Лопе во многих произведениях называет ее „дорогим предметом“ его любви». Особые достоинства Марселы, и прежде всего ее высокие моральные качества, были высоко оценены в монастыре, и дважды она становилась аббатисой. Она была образцовой монахиней и никогда не скорбела по своим нераскрытым и нерастраченным литературным талантам. Она вовсе не была печальной затворницей, призванной искупить вину человеческого рода или быть воплощением человеческих страданий. Она посвящала свое время молитвам, управлению монастырем и литературе. Она организовывала все празднества, связанные с поэзией и театром, разумеется, если они соответствовали ее статусу монахини. Среди самых красивых ее произведений есть романсы, в которых она описывает прелесть монастырского сада и одиночество, испытанное в стенах монашеской кельи. Но она также предавалась и работе над прозой, посвященной размышлениям об аскетическом образе жизни и подвижничестве. Она никогда не покидала стен своей обители, где она пережила всех своих близких: на тридцать три года — своего отца и более чем на двадцать лет — двух сестер. Она умерла 9 января 1688 года в возрасте восьмидесяти трех лет.