– Отчего же? – испугалась Яра. – Или нездоров мой батюшка?

– Здоров покуда. Боятся люди, как бы заново русы ратью не пошли. Вот и нужен такой, чтобы был тебе муж, а Хотимирову роду князь молодой – сильный, удалый, богами любимый.

– Где же его взять? – Яра с ожиданием смотрела на Толкун-Бабу, веря, что у нее в запасе есть и такие.

– Велел Благожит созвать отроков, чьи отцы и деды в доброй славе, чтобы из них выбрать. На Купалиях будет род наш к женихам присматриваться. А вы, девушки, станете судьбу свою пытать – угодно ей иль нет. Ты, Дорогоча, выйдешь среди всех дев первой и будешь Даждьбожий огонь зажигать.

Девушка глубоко вдохнула, сдерживая радость, на бледных ее щеках появился легкий румянец. Толкун-Баба назначила ей большую честь, будто лучшей невесте Хотимирова рода.

– А ты, Яра, пойдешь с другими девами, – чуть мягче обратилась Толкун-Баба к второй внучке, пытаясь смягчить возможную обиду. – Сама на глаза людям не лезь, а за другими примечай.

– А кто они… эти отроки? – осмелилась спросить Яра.

– Все – сыновья отцов честных, а есть и родом знатные. Один – волынского князя младший брат, – при этих словах Толкун-Бабы Дорогоча тихонько охнула, – другой – луческого князя сын, есть воеводы деревского сын. А другие отроки роду нашего, Хотимирова. Да боги не всегда на знатность рода глядят, – Толкун-Баба слегка улыбнулась. – Бывает, что и оратая простого избирают. Кто богами любим, тому и счастье. А кто счастлив – со временем узнаем.

Обе девушки с волнением глядели на свою наставницу. Имея детей, внуков и правнуков, Толкун-Баба занимала почетное положение прародительницы, но жесткие, мужские черты ее постаревшего лица делали ее воплощением рода в слитности его мужской и женской половин.

– Вы, девы, внучки мои, выученицы и наследницы, – добавила Толкун-Баба, положив широкие ладони на две склоненные перед нею гладко причесанные непокрытые головы. – Долог ли ваш век будет, короток ли, а первое вы помните: долг наш – волю дедов исполнять и единство рода хранить. И кто сей долг исполняет, тот великую честь принимает от людей и богов.

Обе девушки хорошо знали, что значит единство рода – неразделимость поколений уже отживших и ждущих возвращения, ныне живущих и тех, кому еще только предстояло родиться. Нет на свете дела важнее, чем хранить его. Без покровительства мертвых не будет удачи живым, а без связи с живыми и мертвые не смогут возвращаться в белый свет – сгинет род без следа. Семь лет девушек обучали обычаям и обрядам, призванным поддерживать это единство, а через него – равновесие мира, его видимой и невидимой половин. Работа эта сложна и многообразна: равновесие мира сплетается из великого множества невидимых нитей, которые выпрядаются каждый день, при всяком деле.

Но от Яры теперь требовалось нечто большее: ее замужество, уже совсем близкое, должно было дать хотимиричам защиту от русов. Довершить то, что пытался сделать ее брат Будим, но нашел свою смерть. Думая об этом, она чувствовала себя как Заря-Зареница, что весной ходит на небо будить Перуна, плененного и усыпленного Мареной. Если не управится – погубит весь белый свет.

– Идите наряды свои посмотрите, – отпустила их Толкун-Баба. – Нынче матери ваши прислали.

Так вот зачем Толкун-Баба на днях отправляла двух чернавок к Кариславе и к Семьюшке – матери Дорогочи, в Богушину весь!

Забрав у двери короба, девушки отошли с ними к своим укладкам и принялись разбирать. Сорочки с вышивкой, красные девичьи плахты с белыми полосами, красные очелья с простыми серебряными колечками, низки дорогих стеклянных бусин – желтых, зеленых, синих. Тканые узорные пояса, тоже красные, как полагается невестам. Привыкшие ходить в белой одежде с тонкими черными поясками, девушки только вздыхали от восторга, перебирая и рассматривая это все. Дорогоче предстояло надеть красную вздевалку, что хранилась в святилище на Хотимировой горе. Наряд Яры был скромнее: одежда девы для гуляний, где главным украшением станет венок и травяной плетень на пояс. И колечек на очелье у нее было всего по одному с каждой стороны, а не по три, как у Дорогочи.

Непонятно, думала Яра, расправив очелье и рассматривая белую вышивку на красной шерсти. Ей надо выбирать жениха – будущего князя, а Даждьбожий огонь зажигать пойдет Дорогоча… Яра никогда не стремилась быть на виду и сейчас не чувствовала себя задетой, лишь недоумевала. Но Толкун-Баба знает лучше. Всю жизнь Яра привыкала без рассуждений принимать волю старших и готова была сделать шаг, не зная, что дальше. Когда придет время, ей откроют все нужное. До сих пор ведь так всегда и было.

Ожидаемый чудесный жених ей рисовался очень смутно – тот же образ, что возникал, когда она слушала сказания про удалых молодцев. Он, конечно, красоты несказанной… Вот только Яра, выросши в Невидье среди женщин, плохо знала, какой эта красота должна быть.

Вдруг Яра засмеялась, сообразив: да ведь она и будет той Зарей-Зареницей, за которой все те «светлые князья» пришли из-за тридевяти земель!

Но… узнают ли они ее? И не в том ли хитрость Толкун-Бабы, чтобы испытать догадливость отроков?

– Что ты веселишься? – Дорогоча ревниво покосилась на нее.

– Полезем с тобой на дуб! – Яра весело толкнула ее локтем. – Пусть-ка эти удальцы нас оттуда снимут!

* * *

Утром, пока одевались, к Бересту подошел Далята.

– Слышь… Я помню, видел у тебя сорочку хорошую…

– Ну? – Берест сразу понял, о какой сорочке товарищ говорит, и нахмурился.

О той, которую ему сшила в Плеснеске Летава, внучка бабы Бегляны, и вручила вместе с «счастьем-долей», когда Коловеева дружина покидала землю бужан. Сорочка была очень красивая: беленого льна, с красивой вышивкой красной нитью вокруг шеи, вдоль разреза на груди, по краям рукавов и подолу. Искусная работа, и вид нарядный. У Бреста сердце щемило при виде нее – когда-то мать однажды разбила укладку и он приметил там очень похожую сорочку. Для свадьбы ему приготовила, да не судьба оказалась… Нарочно он ее никому не показывал, Далята как-то сам увидел в пожитках. Вся их жизнь бродячая проходила будто на ладони друг у друга, тут иголки не утаишь.

– Слышь… – Далята пребывал в смущении, совершенно ему не свойственном. – Ты сам-то не носишь… одолжил бы ты мне ее, а? Для игрищ? А то стыдно: вроде решили за меня княжью дочку сватать, а одет я, как холоп последний.

За полгода Коловеевы отроки пообносились, и нарядных дорогих вещей, кроме добычи из Перезванца, ни у кого не осталось. Сорочки свои они стирали в реках, и те приобретали грязно-серый цвет.

– У тебя сукман есть, – напомнил Берест. – С псом крылатым.

За отвагу при взятии перезванской твержи Коловей выделил Бересту и Даляте по хазарскому кафтану с шелковой отделкой: у Даляты на груди красовались звери, вроде псов, только с крыльями, а у Береста и вовсе не пойми кто – вроде свиньи, только с ушами больше головы.

– Так то русский сукман, хазарский, леший разбери, тьфу! Куда я в нем на велик-день пойду, на Купалии? Боги обидятся, удачи не дадут. А твоя сорочка же и сшита на удачу. В ней будет мне счастье.