2 апреля [1799]. Вечером.

Я опять одна, в тишине и покое, и так хотела бы поговорить с тобой, и только не знаю, с чего начать, так много надобно сказать тебе такого, для чего трудно найти слова. Чем более нужно нам сказать, тем менее мы можем сказать, я опять чувствую это и говорю себе: «Тихо-тихо, все совсем не так!». Итак, принимаюсь за рассказ! — В течение этих трех недель, что мы с тобою не виделись, я вела спокойную домашнюю жизнь и никуда в гости ни разу не выезжала. Почти все время я сидела за работой, тихо и прилежно (раз уж ты хочешь знать все до мельчайших подробностей), моим любимым занятием было шитье платья, которое я получила в подарок от моего доброго брата, оно как раз в твоем вкусе: лиловое с белым. Я получила его в тот самый день, когда ты был у меня здесь в последний раз, так что оно связано для меня с приятным воспоминанием, и я с удовольствием буду его носить.

Еще я учила мою маленькую Мале вязать; смотреть, как усердно бегают ее тоненькие пальчики, — одно удовольствие.

Я считала каждый день и каждый час до нашей встречи и очень сердилась на небо, когда настали холода. Я ловлю каждый намек на солнце, хотя и знаю, что ты придешь и в плохую погоду, я просто не могу помыслить, что ты идешь под дождем или мерзнешь, и мне надо всячески скрывать это от себя, если я не хочу страдать из-за тебя больше, чем сам ты действительно страдаешь. Не обманывайся только, сердце мое, моим легким тоном, я очень хотела бы сказать тебе нечто, но при этом не пробудить в тебе и в себе все чувства, струны которых мне так легко в себе задеть, потому-то я и предпочитаю легкий тон. Но теперь сказано много! — — Вильгельмина приносит мне суп, я буду думать о тебе все время, пока сон не смежит мне веки.

4 апреля 1799

Теперь я хочу тебе сказать, что я придумала, как мы этим летом можем сделать, чтобы самим быть нашими почталионами. Потому что доверить письма кому-то было бы действительно рискованным предприятием, и мы оба испытываем к этому в некотором роде отвращение. Итак, ты приходишь в первый четверг месяца, если стоит хорошая погода, если же нет, то в следующий, и так все время только по четвергам, чтобы погода нас не сбивала. Ты можешь тогда утром выйти из Г[омбурга] и, когда [у нас] в городе пробьет 10 часов, подойти к низкой живой изгороди[369], что возле тополей, я буду стоять тогда наверху у моего окна, и мы сможем посмотреть друг на друга. Подними свою палку на плечо, чтобы подать мне знак, а я возьму в руку белый платок. Если я через несколько минут закрою окно, это будет знак, что я сойду вниз, если же я этого не сделаю, это значит, что я не осмеливаюсь. Ты иди — если я выйду — к началу въездной аллеи неподалеку от маленькой беседки, потому что позади сада все раскопано, и там нельзя пройти, и там скорее можно быть замеченным; а так меня будет скрывать беседка, ты же будешь хорошо видеть в обе стороны, не идет ли кто, и тогда мы выиграем достаточно времени, чтобы успеть обменяться письмами через изгородь. На другой день, когда ты пойдешь обратно, ты можешь в то же самое время попробовать еще раз, если накануне нам это не удалось или нужно будет ответить на письмо. До какой степени неприятно мне строить такие хитроумные планы, излишне тебе говорить. Твою нежную душу это не может не коробить, и ты страдаешь вместе со мной. Но ты не можешь сердиться на меня за это, потому что я делаю это из благородного побуждения — не дать погибнуть прекраснейшему и лучшему среди людей. — Если погода установится, мы, по-видимому, переедем уже 2 мая или уж точно 9-го (15-го приедет мой брат); если ты не увидишь меня у окна, это будет означать, что непредвиденные обстоятельства задержали нас в городе, тогда приходи в 10 часов в пятницу на известный тебе угол.

Сегодня день, когда ты должен прийти! Я так рада, что небо ясно; мне предстоит неспокойный вечер, потому что я знаю, что ты будешь здесь, и я все же не решаюсь отправиться в Комедию, потому что ты думаешь, что это может нам повредить, и ты в этом совершенно прав.

[Конец утрачен.]

№ 7. Четверг 9-го [мая 1799]. Утром

Еще несколько слов должна я сказать тебе, мой драгоценный. Вчера поздно вечером мы переехали; мне показалось, что я заметила твою фигуру в окне гостиницы «Вайденхоф». — — Глаза мои не отрываются от аллеи тополей. — —

Только бы ты пришел! — Потом нам придется ждать 2 месяца, в июле попробуй опять прийти сюда к живой изгороди, даст бог, мы сможем повидаться и будем знать, что мы здоровы. И если только будет хоть малейшая возможность, я спущусь вниз. Если я не появлюсь, то, должно быть, мы на прогулке. — — —

Еще я должна сказать тебе для успокоения, что, когда я собиралась кое-что передать тебе, если бы ты пришел в город, на словах, так это несущественно, и в последний раз тебя тоже никто не заметил. Прощай же, сердечко мое, и будь всегда уверен в моих самых нежных чувствах. — —

№ 8. [1/2 июня 1799]

[Начало отсутствует.]

...мог бы, очень меня радует, и я стараюсь не подать виду, как многого я жду от осуществления этого плана, который еще не вполне реален. Во второй четверг августа ты, по всей вероятности, найдешь меня опять здесь. После того мой брат желает еще совершить с нами маленькое путешествие по Рейну до Кобленца, а оттуда мы собирались сопровождать его жену в Эмс, где она должна брать ванны, и брат советует мне также пройти курс лечения пирмонтскими водами. Все это путешествие займет, конечно же, не более 4 недель, и я попытаюсь вести для тебя маленький путевой журнал. Подумай, какая прекрасная материя! И ты сможешь разделить со мной все впечатления пути; как приятно мне будет таким образом избавиться от часто мне докучного общества и жить своей жизнью вместе