– Ты телепат, – ласково улыбнулась гадина, глянула на Игля поощряюще.

У-уу, как меня крутит от злости, даже страх померк. Стоило ей показать в себе это – ну, что она та еще сука, и Игль стал натуральным кобелем. Задышал часто, пополз к туфельке, готовый облизать, а не просто погладить. Руки тронули кожу ноги, осторожно скользнули выше, к колену. Он бы все отдал, чтобы прямо здесь, вот сейчас, не заботясь, что какая-то там Сима пялится…

– Разве ты заслужил? – туфля впечаталась в щеку сун тэя и он отлетел метра на три. – Бесполезный, скучный и ничтожный. Ты слышал? Ничтожный. Таким жить незачем, ведь они не нужны мне.

– Сознание неструктурированное, ломать уровни приватности габ-настроек трудно, – тяжело дыша и не смея двигаться, заторопился оправдаться Игль. – Я стараюсь, но ты пришла слишком рано и теперь это займет время, любимая.

– Он старается, – подтвердила дрянь и улыбнулась мне. – Для меня стараются все, кому я разрешаю. Посмотрим, разрешу ли я стараться тебе. Ты… – ее улыбка стала добрее, – не безнадежна.

Что-то внутри лопнуло, выпуская на волю горячее ликование. Я не безнадежна! Я ценнее Игля. Меня замечают, меня уважают!

Пожалуй, я бы в этом утонула. Но суки – порода собачья и в своем поведении они однообразны до изумления. Я вдруг вспомнила себя, еще на Земле. Был вечер, я тащилась из отделения, в голове гудело, в животе урчало, в горле перхалось. Я устала до черноты перед глазами и брела на ощупь. Весь день я печатала на удолбанной поколениями стажеров клавиатуре допотопного компа, последнего выжившего на нашем отделение милиции. Или полиции? Не помню, как оно называлось, не важно, такие умности быстро вычищаются из моего компактного мозга. Я брела и уткнулась в новую «бэху», трешку. Тачка закупоривала наглухо дорожку к подъезду, чтобы все протискивались, матерясь, и понимали: Юрику по прозвищу Баблосик на совершеннолетие папаша подарил сочный ломоть красивой жизни.

Сам Юрик, без одной ночи восемнадцатилетний, бухой в дрова, валялся у заднего колеса, обнимая это колесо обеими руками и матерно радуясь личной крутизне. Баблосик был трезв так редко, что я его не помню с глазами, не собранными в дерьмовую кучку.

Когда я уже миновала чужой праздник жизни, Юрик резво пробежал на четвереньках, рванул дверцу и тараканчиком вполз в щель, чтобы зубами уткнуться в руль. И тогда я сделал глупость. Не вошла в подъезд, а вернулась и села пассажиром. Баблосик идиот обдолбанный и зассанный на все свои брендованные джинсы. Но его папаша не бандит, а работяга, всего добившийся горбом и мозгами. Ему некогда было воспитывать сына, и он от своей вины откупился деньгами, дело обычное. Зачем бы его жалеть, и… И сам черт не знает, что у меня в башке варится, вон телепат Игль тоже черт и тоже – не знает.

В общем, я стала отдирать Баблосика от руля. Ни я, ни этот удолбыш, не знаем, как получилось, что в процессе борьбы за орган управления этот самый орган так ловко функционировал, что «трешка» миновала двор и выкатилась на улицу без единой царапины, чтобы с ходу сунуть шикарную морду под ржавейший клюв арбузного «жигуля».

Из «жигуля», знамо дело, посыпались и арбузы, и люди, кого было больше, не соображу, потому что сразу стало тесно. Толпа, ор, кроваво-красное крошево в зеленых корках на стекле, на рожах, на капоте… Я врезала Баблосику кулаком в харю, он наконец отрубился, что позволило заблокировать двери и дозвониться папаше урода и знакомому капитану из отделения до того, как нас прирезали или хоть отметелили до состояния бифштекса с кровью. Потом я стала махать корочками стажера и предъявлять возможности голосовых связок. Дальше не важно, вплоть до следующего утра.

Я дрыхла дома, уткнувшись лицом в подушку, чтоб не отпустить ночь. Меня похлопали по плечу, я повернулась – мать-перемать, белый день, свет в лицо, как на допросе в дурном кино. Силуэт.

– А ты… не безнадежна, – ласково сообщил женский голос. – Давай обсудим, чем исчерпывается твоя роль.

Я села и кивнула. Мама Баблосика, увядающая потребительница всех рецептов красоты, смотрела на меня взглядом опытной суки, заподозрившей конкуренцию. Принц-зассанец и тем более горбатый король не предназначались в знакомые и всяким быдловатым Симам. В бескорыстие и атипичность суки не верят. А вот в ограниченность числа ВИП-мест под солнцем – очень даже…

Я давно не на Земле. Но это «не безнадежна» в общении со мной, да при соответствующем тоне и улыбке кобры – не прокатывает. Уже покусана. Выработала иммунитет.

– Что, эта фигня в тебе действует безотказно? – удивилась я, морщась и понимая, что дела Игля реально плохи, как и мои собственные.

– Конечно, – промурлыкала она. – Важно подобрать ключ. У каждого есть…

– Кнопка, – подсказала я знакомое с детства выражение. И подумала про Эша. – Лажа.

– Что?

Убиться можно, а? И эта туда же. «Что» – кодовое слово для выявления присутствия Симы в разговоре. Голова кружится. Эта тетка врубила соковыжималку для мозгов на полную мощь. Меня плющит, плющит…

– Все же копии скучнее оригиналов, – шелестяще-доверительно сообщила она. – Ты великолепна. Слышишь? Великолепна.

Ух как я горжусь собой, щас из галош выпрыгну и босая ломанусь участвовать в заплыве через плазму. Ага, только в носу доковыряю. На похвалы чужих тетенек я велась лет в пять, не позже. Хотя быть великолепной приятно. Ну ненадолго, ну на минутку.

– И умна, – по лицу пробежала тень раздражения. – По-женски умна…

На этом месте я не выдержала и стала ржать, как конь. Вот чтобы мимо, с промахом на полвселенной, это перебор. «По-женски» я круглая дура после того, как выставила из своей жизни Саидку, самого симпатичного из всех рыцарей всех времен. В голове малость прояснилось. Я прикусила губу и ощутила боль. Стало еще лучше. Или хуже?

– Значит, так, – сказала я ей, пока не началось опять. – Условия. Буду сдаваться Иглю. Он душка, а ты сука. Тебя я хочу грохнуть, это не изменится, ясно? А его я хочу спасти.

– Добрая душа, – презрительно фыркнула сука.

– Старая выдра, – в тон фыркнула я. – На тебя без фигни, внедряемой в мозг, хоть один мужик клюнул? По ходу, во всю рожу комплекс разведёнки.

Она встала и царственно отвернулась, чтобы щелкать каблуками вдаль, игнорируя летящие вослед визгливые домыслы. Ну, я хоть покричала, а то горло совсем было перехвачено от жути… Уже от дальней стены чмошная повелительница вселенной обернулась и отправила Иглю самонаводящуюся улыбочку высокой убойной силы.

– Вырежи из нее правду, это ты умеешь? Хоть это – умеешь? – скучающий тон не содержал ни грамма доброты к моему бренному и пока что цельному телу.

Игль сел и закивал, как болванчик. Он смотрел вослед пожилой заразе, засравшей его мозг, пока дверь не закрылась. Только тогда сун тэй уделил внимание мне. В пуговках пластиково-тусклых глаз я внятно прочла то, что знала очень давно. Он не просто интриган, он спец по допросам.

– Игль! – позвала я. – Да очнись наконец. Ну, ты же ее видел, там не на что клевать.