Один из японцев выхватывает из еще горячей печи инструмент, похожий на лопатку, и прижимает его к ране. Каутеризация совершается с отвратительным свистом. От боли Симон приходит в чувство и ошалело орет. Запах паленой плоти долетает до соседней лавки, привлекая внимание туристов, которым невдомек, что за драма развернулась в стеклодувной мастерской.

Байяр думает о том, что рану прижгли, и значит, руку пришить уже не удастся, Симон все равно останется калекой; схвативший кочергу японец как будто прочел его мысли и показывает на печь – ничего не поделаешь: внутри потрескивают, догорая, пальцы обугленной кисти, изломанные, как у скульптур Родена.

«Не может быть! Эта дрянь Тэтчер позволила помереть Бобби Сэндсу!»

Симон топает ногами на П.П.Д.А., который в информационном выпуске «Антенн-2» сообщил о смерти ирландского активиста, шестьдесят шесть дней не прекращавшего голодовку.

Байяр выходит из кухни взглянуть на экран. «Ну, вообще-то, покончить с собой не запретишь», – комментирует он.

«Нет, ты себя послушай, фараон вонючий! – набрасывается на него Симон. – Ему было двадцать семь!»

Байяр пытается возразить: «Он входил в террористическую организацию. ИРА убивают людей, так ведь?»

Симон задыхается от злости: «Прямо слова Лаваля[497] о Сопротивлении! Не хотел бы я, чтобы в сороковом мною занимался легавый вроде тебя!»

Байяр чувствует, что лучше промолчать, подливает гостю портвейна, ставит на журнальный стол плошку с колбасным ассорти и возвращается хлопотать на кухню.

П.П.Д.А. переходит к убийству испанского генерала и запускает репортаж о ностальгии по франкизму – это когда не прошло и трех месяцев после попытки переворота в мадридском парламенте[498].

Симон снова углубляется в журнал, который купил по пути и начал читать в метро. Его заинтриговал заголовок: «Сорок два самых популярных интеллектуала: итоги голосования». Журнал опросил пятьсот «деятелей культуры» (Симон морщится) и предложил назвать трех самых авторитетных, по их мнению, представителей французской мысли из ныне живущих. Первый – Леви-Стросс; второй – Сартр; третий – Фуко. Следом – Лакан, Бовуар, Юрсенар, Бродель[499]…

Симон ищет в списке Деррида, забыв, что его уже нет. (И думает, что он вошел бы в первую тройку, но теперь знать этого нельзя.)

Б.А.Л. десятый.

Мишо[500], Беккет, Арагон, Чоран, Ионеско, Дюрас.

Соллерс двадцать четвертый. Здесь же можно увидеть, кто и как проголосовал, а поскольку Соллерс тоже участвовал в опросе, Симон обнаруживает, что он проголосовал за Кристеву, а Кристева проголосовала за него. (Соллерс и Б.А.Л. – такой же обмен любезностями.)

Симон втыкает вилку в колбаску и кричит Байяру: «Кстати, о Соллерсе что-нибудь слышно?»

Байяр выглядывает из кухни с тряпкой в руке: «Он вышел из больницы. Пока лежал, Кристева все время была рядом. Мне сказали, что он вернулся к нормальной жизни. Насколько я знаю, он похоронил свои тестикулы на острове-кладбище в Венеции. И говорит, что два раза в год будет ездить туда, чтобы их помянуть – по разу каждую».

Небольшая заминка, прежде чем Байяр решается добавить – осторожно, отводя глаза: «Судя по всему, он оклемался».

Альтюссер двадцать пятый: убийство жены не сильно испортило ему репутацию, – думает Симон.

«Слушай, вкусно пахнет – что там у тебя?»

Байяр возвращается на кухню: «Ты пока оливки поешь».

Делез двадцать шестой, поделил место с Клер Бретеше[501].

Дюмезиль, Годар, Альбер Коэн…[502]

Бурдье только тридцать шестой. Симона аж распирает.

Коллектив «Либерасьон» все-таки проголосовал за Деррида, хоть и за мертвого.

Гастон Деффер и Эдмонда Шарль-Ру[503] дружно проголосовали за Бовуар.

Анн Синклер проголосовала за Арона, Фуко и Жана Даниеля[504]. Симон думает, что ее он бы, пожалуй, трахнул.

Некоторые ни за кого не проголосовали, заявив, что настоящих интеллектуалов не осталось.

Мишель Турнье[505] ответил: «Кроме себя, даже не знаю, кого назвать». В другое время Симон, наверное, рассмеялся бы. Габриель Мацнев[506] написал: «Первое имя – мое собственное: Мацнев». Симон задается вопросом, описан ли этот тип регрессивного нарциссизма – желание назвать самого себя – в психоаналитической таксономии.

П.П.Д.А. (проголосовавший за Арона, Грака и д’Ормессона[507]) говорит: «У Вашингтона все основания радоваться повышению доллара: пять и четыре десятых франка…»