не меньшей яростью; бригада Пиктона, состоявшая из 92-го, 42-го и 44-го Королевских Шотландских полков, была расположена близ «аренды» Катр-бра, под ужасным огнем, который сделался еще губительнее оттого, что французы находились на возвышении; между тем как наши солдаты, посреди поля, засеянного рожью, досягавшей до самых плеч, не могли метко стрелять. Они выдержали упорное наступление французской легкой кавалерии, которой противостоял каждый полк отдельно, составляя батальон каре. Но при наступлении неприятеля 42-й полк, будучи расположен во впадине, засеянной рожью, не мог в надлежащее время составить свое каре, и две роты, находившиеся вне оного, были стоптаны кавалерией. Старый их предводитель Макара также пал на месте. Многие из солдат, мало-помалу отступая, так отчаянно сопротивлялись окружившей их французской кавалерии, что все были совершенно изрублены.

Для наших солдат ничего не было прискорбнее, как видеть поражение своих товарищей, не могши подать им никакой помощи; но они не забыли старой пословицы монтаньяров: «Сегодня одно только мщенье, а завтра уже сожаленье» – и встретили кирасиров таким жестоким огнем, что те принуждены были отступить. Несмотря на то, французские кавалеристы явили чрезвычайное мужество. Отраженные на одном пункте, они с яростью атаковали дорогу, ведущую к Брюсселю, в намерении овладеть защищавшими ее двумя пушками; но лишь только они приближались, вдруг открыт был против них картечный огонь и в то же самое время корпус монтаньяров, расположенный позади «аренды», произвел по ним столь ужасный залп, что сей полк истреблен был в одно мгновение.

Следствием атак было то, что французы, потеряв немалое число солдат, отступили в беспорядке; многие из них обратились в бегство к Шарлеруа, распространяя слух, будто англичане их преследуют. Но преследование не было произведено; английская кавалерия совершила столь долгий переход, что на поле сражения прибыла не прежде ночи, и потому не могла подать никакой помощи. Между тем Ней опять занял прежнюю свою позицию при Фрасне, и сражение кончилось с наступившей ночью.

Тогда англичане могли удостовериться в следствиях сего сражения: от некоторых полков, по причине множества убитых и раненых, осталось только по несколько взводов. В числе убитых был герцог Брауншвейгский, который, в сей превратный век, один остался неизменным образцом храбрости и постоянства древних германцев. Полковник Камерон, о котором лорд Веллингтон в испанских депешах своих отзывался столь часто в почтительных выражениях, пал, командуя 92-м полком, от напора кавалерийского корпуса, подкрепляемого пехотой. Многие другие имена знаменитые внесены были в сию кровавую роспись; но если день этот был днем прискорбия, то он был также и днем торжества.

Правда, не получено никакой решительной выгоды: только расстроен план Наполеона, имевший целью податься к Брюсселю; однако же это воодушевило войска и утвердило их надежды: ежели они после затруднительного похода из разных мест, едва успев соединиться, удачно противились многочисленному неприятелю, то на что могли они надеяться, когда силы их были соединены; а артиллерия с кавалерией, коих отсутствие было столь чувствительно в продолжение сего кровопролитного дня, подали им новую помощь!

Кроме того, английская армия имела вернейшее доказательство победы: она расположилась на месте, занимаемом французами во время сражения, с твердым намерением возобновить оное на следующий день.

Впрочем, все сие зависело от известий, ожидаемых из Флерюса, откуда во все продолжение дня слышан был гул ужасной канонады – верный признак генерального сражения между Наполеоном и князем Блюхером.

Представляя Вам обстоятельные подробности о сей краткой, но достопамятной кампании, сражение при линии оставляю до другого времени.

Засим остаюсь, и проч.

ПИСЬМО VII

К Майору

Выступив против Блюхера с центром и правым крылом своей армии, Бонапарт, вероятно, предполагал, что Нею гораздо легче будет исполнить свое предприятие, нежели ему, и что маршал не встретит никакого затруднения в пути своем к Брюсселю или его окрестностям до тех пор, пока англичане успеют собрать силы, могущие остановить его; сам же вознамерился напасть на Блюхера и, одержав над ним победу, прервать всякое сообщение между прусской и английской армиями, дабы таким образом заставить их действовать отдельно.

Прусский ветеран расположился в крепком стане, ожидая неприятеля, ненавидимого им более всего на свете. Армия его простиралась по линии, где три деревни, построенные на отлогом и неровном месте, служили редутами, которые защищала пехота, подкрепленная артиллерией. Правое крыло его заняло деревню Сен-Аман, центр – Линьи, а левое – Сомбреф. Во всех этих хорошо выстроенных деревнях было много домов с пространными задними дворами или огородами, из коих каждый мог служить пунктом защиты. Место, открывающееся за ними, образует некоторую возвышенность, перед которой был глубокий овраг, кое-где покрытый кустарником. Деревни находились на краю оврага и позади каждой из них расставлены были пехотные отряды, с тем чтобы в случае нужды подкреплять защищавших оные.

В своей крепкой позиции Блюхер соединил три корпуса армии, что составляло до 80 000 человек; четвертый же, под командой Бюлова – генерала, отличавшегося во время кампании 1814 г. – квартировавший между Льежем и Ганнутом, к нему еще не подоспел. Силы неприятельские простирались, как видно из прусских депеш, до 130 000 человек; но так как Ней при Катрбра имел не менее 30 000 человек, то, по всей вероятности, войско, находившееся под командой Бонапарта в сражении при Линьи, считая в том числе резерв, составленный из всей первой дивизии, не превышало 100 000 человек. Таким образом, обе армии были почти равны числом; они были также равно воодушевлены мужеством и воинским жаром.

Пруссаки никогда не забудут тех бедствий, которыми французы обременили их отечество после Йенского поражения. Разорение мирных сел, сопровождаемое всеми ужасами, какие только могут выдумать распутство, грабительство и бесчеловечие; убиение братьев и детей, насилие, причиненное женам и дочерям, – вот что было предметом разговора на биваках, вокруг огней, между солдатами прусского Ландвера и возбуждало в них ненасытное мщение. Счастливая кампания 1814 года была слишком коротка для утоления их мести; теперь настало благоприятное время, в которое они надеялись вполне насытить жажду оной.

Французы также питали к пруссакам личную ненависть, не менее их воодушевлявшую. Как, думали они, сии пруссаки, сохранившие свою независимость единственно по милости императора, который одним словом мог обратить государство их в провинцию, сии самые пруссаки, коим мы так великодушно позволили участвовать в наших победах, первые осмелились поднять против нас знамя бунта, когда ярость стихий истребила армии, ведомые Бонапартом для завоевания России?! Но сего не довольно: они вторглись в священные пределы Франции, разбили наши войска на нашей же земле и сильно вспомоществовали занятию столицы. Кроме того, ими командовал Блюхер, непримиримый враг французов,