— Ты существуешь, — возразил колдун. — У нее есть только ты — и ты за это умрешь.

Селия вышла из оцепенения.

— Джонатан… — начала она, но Брайтфеллоу уже принял решение.

Затем произошло четыре события, более или менее одновременно. Брайтфеллоу поднял руку, чтобы исполнить свое заклинание, но, прежде чем он успел пустить магию в дело, раздался звук шипящего на огне мяса и воздух наполнился запахом горелой плоти. Это было второе событие. В-третьих, я укрылся за Селией, или мне только так показалось.

Четвертое событие произошло очень быстро, Селия даже и не заметила.

Брайтфеллоу опустил глаза на красную пробоину, которую больше не покрывала кожа, глубокое отверстие, сквозь которое виднелись его желтоватые ребра. Маг снова поднял глаза, зашатался и рухнул вперед.

Рука Селии еще светилась блеском магического заклинания, убившего Брайтфеллоу. Тело моментально было забыто, и Селия заговорила сразу, не раздумывая:

— Прежде чем ты что-нибудь сделаешь, прежде чем что-нибудь скажешь, ты должен кое-что знать. — При этом она стремительно отскочила от меня, чтобы я не смог до нее дотянуться. — То, что сделал Учитель, созданные им обереги, нельзя повторить. Это ты понимаешь? Я не хотела использовать детей, поверь мне, не хотела. Я провела последние десять лет в этой проклятой башне, готовясь к этому дню, готовясь к смерти Отца. Я бы очень хотела, чтобы у меня вышло лучше. — Она на мгновение закрыла глаза, снова открыла их. — Клянусь Перворожденным, мне бы очень хотелось справиться с этим лучше. Мне не удалось. Со смертью Учителя его обереги долго не протянут. Сейчас зима, но погода станет теплее. Ты не представляешь, что будет, если чума вернется.

— Я помню, что такое чума. Мне можешь об этом не говорить.

Селия издала вздох понимания.

— О да, тебе это известно не хуже меня.

Я думал, она продолжит. Но Селия замолчала, и слово взял я.

— Для чего тебе понадобился Воробей?

— Нам нужен ребенок, способный к Искусству. Их не так-то легко найти. — В ее голосе появились едва различимые нотки раскаяния, хотя они звучали настолько слабо, что, возможно, были только игрой моего воображения. — У нас не было времени искать кого-то другого.

— И ты знала, что его похищение вынудит меня свести счеты с Веселым Клинком.

— Да.

Я пытался скрыть чувства, которые она могла прочесть на моем лице. Должно быть, мне это не удалось, потому как Селия плотно сжала губы и огрызнулась в ответ:

— Не смотри на меня так. Я могла бы убить тебя, и ты это знаешь. Я могла бы спустить на тебя эту тварь в любой момент или заморозить в снегу.

— Ты дрянь.

Мне казалось, будто что-то внедрилось в мой мозг, словно некое иглистое существо пустило корни в самом центре моего черепа и теперь начинало терзать внешние ткани. Единственное, что удерживало меня на ногах, была чересчур большая доза амброзии, и мне приходилось напрягать силы, чтобы пробиться сквозь гулкое эхо в ушах и услышать Селию.

— Что с тобой произошло?

— Я хорошо понимаю, с чем я связалась. У меня нет иллюзий. Но я не могу допустить, чтобы дело Учителя пропало даром, и я не допущу возврата к прежнему. Десять тысяч мертвых матерей, двадцать тысяч мертвых отцов, сложенных в штабеля, как стены; больше, чем ты сможешь насчитать за неделю. Лето за летом, год за годом. Я не надеюсь, что ты простишь меня, сомневаюсь, чтобы кто-то меня простил, но следующим летом жители Низкого города не будут разлагаться под солнцем, как падаль.

— Похоже, с такой высоты трудно разглядеть лица. Выкопай из земли ребенка, и, может, тогда ты достигнешь своих целей иначе.

— Я знала, что ты не поймешь.

— Наверное, я не такой альтруист, как ты. Сегодня я убил несколько человек, и некоторые из них этого не заслужили.

— Люди умирают, — сказала она, и с этим сложно было поспорить. — Я сделала то, что сделала, и надеялась, что ты никогда не узнаешь. Но все слишком далеко зашло, чтобы остановиться. Я не допущу, чтобы жертвы были напрасны. Я в большом долгу перед ними. И я никому не позволю остановить меня, даже тебе. Но ведь ты попытаешься, верно?

— Да.

— Помнишь тот день перед тем, как ты ушел на Войну?

— Да.

— Помнишь, что ты сказал мне тогда?

— Да.

— Ты ошибался. Я похожа на тебя гораздо сильнее, чем ты думал.

— Нет, Селия, — ответил я, поднимая в руке ее медальон, тот, который она носила с тех пор, как я впервые встретил ее. Тот, который она использовала для того, чтобы привязать к своей душе уродливую тварь из пустоты. Медальон, который я сорвал с ее шеи пару мгновений назад, когда Селия спасла мою жизнь. — Ты совсем не такая, как я.

Ее руки метнулись к шее.

— Как… как ты успел…

— Я забираю Воробья, — сказал я, снимая мальчика со стула и взваливая себе на плечо.

Кулон я держал на вытянутой руке. Он будто извивался у меня на ладони, согревая ее каким-то неестественным теплом.

— Мальчик в порядке, он не заражен, с ним все хорошо, — запинаясь, произнесла она. Ее глаза широко раскрылись, сосредоточив все внимание на безделушке. — Немедленно положи медальон на пол, ты просто не понимаешь, что это такое, ты должен немедленно…

Я переломил амулет на две половинки.

— Слишком много крови, Селия, слишком много крови.

Румянец исчез с ее лица. Воздух наполнился тихим свистом, порыв ветра с ревом растворил закрытые наглухо окна. Мы стояли, уставившись друг на друга. Казалось, Селия хотела сказать что-то еще, но промолчала.

Благодарение Хранителю Клятвы за благости, которые он посылает.

Я почувствовал приближение пустоты и вышел на лестницу, внутри меня все сжалось от ужаса. Тварь отделилась от стены за спиной Селии. Она бросила на меня свой последний взгляд, полный печали и осуждения.

Не всякое событие достойно того, чтобы его занесли в хронику. Достаточно лишь сказать, что случившееся потом было ужасно.

Несколько дней спустя я сидел на крыше одного из домов Малыша Мака, примерно в квартале от Гнезда. Ригус прощался с Синим Журавлем. Его тело, тщательно набальзамированное и облаченное в лучшее платье, в котором я волшебника раньше ни разу не видел, покоилось на золоченой тумбе, стоявшей на небольшой сцене. На подиуме восседал цвет деловой и аристократической элиты города, несколько десятков знатных особ, которые для Учителя все были на одно лицо. Сцену окружал отряд стражников, не гвардейцев, а вооруженных алебардами солдат, выискивающих среди толпы малейшие признаки беспорядков. Буквально весь Низкий город собрался вокруг этого центра, чтобы воздать своему кумиру последнюю дань уважения.