Это и был призыв. И сам двинулся на врага. Его автомат захлебнулся в длинной очереди, но все уже поднялись и рванулись вперед. Собрав последние силы, прорвали цепь и ушли в лес.

Это последний его был бой, в который сам он повел своих бойцов.

Судьбы Родионова никто не знает. Его несли на носилках. Отходила группа к озеру Палик. И вот, после короткого отдыха, когда на рассвете подошли поднять носилки, они оказались пустыми. Родионова на них не было. Где делся, куда пропал Родионов? Никто не видел, не знал. Может, ночью отполз и покончил жизнь, чтобы не обременять бойцов и прекратить свои мучения? И, наверное, думал он, знал, что потом, несмотря на награду — орден Красной Звезды за перевод в партизаны полка, — ему придется встать перед судом за сдачу в плен. То ли действительно было невмоготу уже терпеть боль?»[979]

Свидетельство Рудина представляет собой мифологему. Гиль-Родионов вовсе не покончил с собой, не пропадал без вести и никуда не отползал, так как просто не имел сил для этого. Ранение было тяжелым, так что он мог только лежать и ждать, когда его вынесут из окружения. Такими же мифологическими являются рассуждения Рудина о том, что Гиль будто бы мог возглавить атаку партизан и сесть на коня. Эти рассказы также не имеют ничего общего с реальностью.

О ранении и смерти Гиль-Родионова вспоминал и Титков в самой первой публикации своих партизанских мемуаров. Не будучи участником боев за Полоцко-Лепельскую зону, он представил такую версию: «В одном из сражений Гиль получил тяжелое ранение. Его принесли в партизанскую землянку. Кругом гремел бой. Гиль попросил оставить ему пистолет. Боясь попасть в плен, он застрелился»[980].

Версия Титкова, судя по всему, тоже не соответствует действительности, как и версия, озвученная в мемуарах бывшего немецкого разведчика Доллерта-Штеенберга, который утверждал, что зимой 1943–1944 гг. от бригады Родионова якобы осталось всего 300 бойцов. Они были окружены в районе станции Зябки и полностью перебиты. Гиля застрелил один из его бывших офицеров со словами: «Собаке собачья смерть»[981]. О том, что Гиль был якобы убит своими бывшими сослуживцами-антибольшевиками, говорится и в одном из очерков Михаила Боброва (М. Голубовского), опубликованных на страницах парижского эмигрантского журнала «Возрождение»[982].

Пожалуй, наиболее правдоподобно представлена версия смерти Гиль-Родионова в публикации белорусского поисковика А. Бурдо. Он отмечает, что партизаны вышли в район населенного пункта Заборовка, где Родионов был ранен. Его вынес с поля боя ординарец Сергей Дорошенко. Раненого комбрига положили на телегу и доставили в Голубинский лес, в район хутора Накол Глубокского района. 14 мая 1944 г. Родионов скончался от ран и голода, и был похоронен вместе с семью партизанами своей бригады[983].

Однако вернемся к событиям 4 мая 1944 г. К вечеру Лобанок собрал командиров и провел совещание. Было принято решение во что бы то ни стало прорваться из окружения именно в ночь с 4 на 5 мая 1944 г. План прорыва был такой: остатки партизанских бригад им. ВЛКСМ, им. Короткина, 16-й Смоленской, 1-й Антифашистской и полка И.Ф. Садчикова должны были разгромить немецкие гарнизоны в населенных пунктах Паперино и Новое Село и вывести основные силы в лес юго-восточнее Селища. Отряды бригад им. Чапаева, им. Сталина, «За Советскую Белоруссию» должны были прикрывать штурмовые группы, а после прорыва отойти в места, где они действовали до начала немецкой блокады[984].

В 23.30 4 мая 1944 г. партизаны пошли в наступление. Бои отличались беспредельным ожесточением. Немцы безжалостно расстреливали штурмовые группы и гражданское население. В докладной записке А.И. Гречкина, инструктора Витебского подпольного обкома, патетически сообщалось: «Противник оказывал упорное сопротивление из всех видов оружия, вел огонь по штурмующим, но ненависть и злоба к врагу были настолько сильны в народе, что его стремление вперед ничто не могло остановить»[985].

Иначе картина представлена в отчете И.М. Тимчука о боях 1-й Антифашистской бригады: «Основные силы бригады совместно с частью других бригад, окруженные крупными силами противника, в течение 4–5 мая 1944 г. пытались организованно прорваться через плотное кольцо противника, но, не имея успеха и неся большие потери, стали выходить из окружения ночью мелкими группами, закапывая и частично уничтожая тяжелое оружие, которое противником при помощи миноискателей впоследствии было обнаружено и выкопано»[986].

Позиция Тимчука представляется наиболее убедительной. Кроме того, она согласуется с немецкими документами. Группа «Ангальт» в ночь с 4 на 5 мая пресекла на своем участке попытки прорыва. То же самое произошло в районе, где занимала позиции группа Каминского, причем русские коллаборационисты захватили еще 30 пленных. Тем не менее большой группе партизан и местного населения удалось покинуть огненное кольцо и пробиться в другие районы[987].

В период прорыва партизаны мало обращали внимания на своих раненых товарищей. Лишь бойцы некоторых бригад выносили их через образовавшийся «коридор». Известно немало случаев, когда раненых просто бросали в лесу, так как быстро эвакуировать их было весьма проблематично. В частности, в донесении командира бригады «За Советскую Белоруссию» Л. Смирнова приводились следующие факты: «Уткинцы [партизаны из бригады им. Пономаренко, командир Н.В. Уткин. — Примеч. авт.] своих раненых оставили сразу на месте, короткинцы [партизаны бригады им. Короткина, командир В.М. Талаквадзе. — Примеч. авт.] — бросили в лесу около Рябченок, наша бригада своих раненых несла. Смоленцы — тоже несли, о других точно не знаю»[988].

Оперативная группа полковника В.Е. Лобанка перестала руководить партизанскими бригадами. Командир Смоленского партизанского полка И.Ф. Садчиков радировал в БШПД: «Оперативная группа деморализована и прекратила руководство по спасению партизанских бригад и населения. Обстановка заставила взять руководство на себя. С 1.5 по 5.5 вели непрерывные тяжелые бои и штурмом прорвались из кольца окружения. Организованно ведем 3 бригады, и остатки нескольких бригад, а также много мирного населения. Двигаемся в направлении Бегомль, имеем много раненых, около 300 человек. По прибытии на место сообщу полные данные о численности и боевом составе полка. Сейчас находимся в болотах в 9 км северо-западнее Бегомль. Голодаем третий день, лошадей всех съели»[989].

Прорвашись из кольца партизаны в основном ушли в Борисовско-Бегомльскую зону. Те же, кто еще оставался на территории разгромленной Полоцко-Лепельской зоны, продолжали вести бои и скрываться от карателей. Но участь их была предрешена. Уже 5 мая части СС и полиции совместно с инженерно-саперными командами 3-й танковой армии приступили к зачистке районов некогда грозной «бандитской республики Ушачи». Найденные в лесах раненые партизаны, а также лица, не представлявшие ценности для учетных органов немцев, расстреливались на месте. Деревни,